Клубничное убийство
Шрифт:
Несмотря на спешку, Люся все-таки не удержалась и торопливо пролистала журнал. Вот они — фотографии! Аж дух захватывает. Женщины со знакомыми лицами — и при этом совершенно незнакомые. С лучистыми глазами, раскованные, прекрасные… Люся тоже могла бы стать прекрасной. Ей бы подобрали длинное платье и сделали прическу, а Люда Горенок, ассистент фотографа, накрасила губы и освежила щеки. И на этот снимок можно было бы любоваться в те дни, когда тебе особенно грустно и так не хватает чего-то хорошего.
Та же Аршанская на фотографии
— Уй! — сказал вместо нее появившийся из соседнего кабинета арт-директор Свиноедов. И, сопереживая, потер собственный локоть. — Девушкам следует быть грациознее. Вы так всю красоту об углы обобьете.
Люся шмыгнула носом, как подросток, которого поймали на том, что он вытирал жирные руки о штаны. Свиноедову лучше не отвечать, себе дороже. Он цеплялся к каждому, кто попадался ему на пути. Его язык жалил, колол и рвал на части. Оппоненты уходили от него окровавленными. Впрочем, это неудивительно — человек с такой фамилией наверняка с детства наслушался всяких гадостей и, рано или поздно, должен был прийти к выводу, что все люди — убого мыслящие кретины со скудным воображением.
Правда, с Люсей до сих пор он был подозрительно сдержан. Возможно, просто присматривался.
Арт-директору только что стукнуло тридцать, но выглядел он моложе благодаря буйным кудрям и пухлому ребяческому рту. Белоярова называла его человеком со скандальной внешностью. Булавки протыкали его кожу в самых неожиданных местах. В каждом ухе болталось по три колечка, а в правой ноздре застряла металлическая бусина, гипнотизировавшая собеседников. Поговаривали, что украшения у него есть даже в интимных местах, а на попе татуировка в виде сердца и розы. Впрочем, никто не хотел признаваться, что знает это доподлинно.
— А что это у вас такое? Новогодний номер? — спросил он, делая манящие движения рукой. — Дайте-ка мне посмотреть.
Люся прижала свою ношу к груди и энергично помотала головой:
— Это для Аллы Антоновны, она меня в холле ждет.
— Чего вы жадничаете? — обиделся Свиноедов. — У вас же два экземпляра.
— Там еще фотограф, — пояснила Люся, страдая оттого, что ее заподозрили в жадности. — Ему тоже нужно.
— А! Милованов! Просто замечательно, что он пришел. С самого утра хочу с ним потолковать.
Арт-директор оживился и двинулся по коридору вслед за Люсей. Дышал он бесшумно и ступал тихо, как кот. Под щекочущим взглядом, изучавшим ее тыл, она два раза глупо споткнулась.
Чем ближе их маленькая процессия подходила к холлу, тем отчетливее оттуда доносились голоса. Ясное дело, Милованов
— Наконец-то! — воскликнула она, заметив собственную секретаршу. — Я думала, у тебя понос. Или позвонили из Кремля, и ты окаменела от неожиданности.
К Люсиным щекам прилила кровь, а сердце гулко забилось. Воспитанная доброй и справедливой бабушкой, она все никак не могла привыкнуть, что люди порой говорят обидные вещи просто так.
— Салют, — бросил Милованов и через ее плечо немедленно обратился к арт-директору. — Костя, только не ори, я сброшу тебе фотки сегодня вечером.
— Я никогда не ору, — гордо ответил Свиноедов, наблюдая за тем, как главный редактор нервно перелистывает страницы журнала, оставив сигарету во рту и пытаясь справиться с дымом. — Орут только голодные обезьяны. А я повышаю голос. И то лишь в особых случаях. Например, когда такие морды, как ты, навязывают другим свои убогие вкусы.
— Что ты имеешь в виду? — тотчас среагировала Белоярова, вскинув голову. — Что опять у вас случилось?
— Это у всех нас случилось, — хмыкнул Свиноедов. — Обернись, Алла. И вы, Люся, обернитесь тоже, — не обошел он вниманием секретаршу, которая стояла с пылающими щеками и не знала, куда деться. — Посмотрите, что с легкой руки нашего фотогения повесили в холле. А ведь холл — это лицо офиса.
— Ну, не твое же, — немедленно ощетинился Милованов. — Кроме того, это произведение искусства. Очень современное, яркое и, допустим, немного полемичное.
— Если я не ошибаюсь, автор этого шедевра — ты, верно?
Люся сделала несколько шагов вперед, чтобы посмотреть, о чем они спорят. Предмет спора висел на стене, вставленный в массивную раму, и носил помпезное название: «Голубь, гадящий на фигуру Тритона в фонтане на площади Бокка-делла-Верита в Риме». Выглядело произведение искусства странно. Голубь был обозначен жирной белой линией и напоминал обведенное мелом место, на котором прежде лежал труп. Изображение фонтана вырезано из журнала и криво наклеено на лист.
— Что это? — озадаченно спросила Белоярова. Доверив создание интерьера ответственному секретарю, она перестала обращать внимание на обстановку в офисе. Картину с голубем она точно не заметила. — Откуда это?!
Если бы Люсю спросили, что в ее начальнице прежде всего обращает на себя внимание, она без колебаний ответила бы — холодные глаза. Люся восхищалась успехами Белояровой, ее деловитостью, раскованностью и женским изяществом. Но, сказать по правде, совсем не хотела, чтобы к тридцати двум годам у нее был подобный взгляд. Люди с таким взглядом вырастают из детей, не верящих в Деда Мороза.