Клубок Сварога. Олег Черниговский
Шрифт:
– Время покажет, - неопределённо ответила Ода.
Боярин Ингварь при встрече завёл разговор о том, что после смерти Олега и Романа было бы неплохо посадить князем в Тмутаракани Давыда или Ярослава.
– Всеволод Ярославич уже взял Тмутаракань под свою руку, - сказала Ода.
– Там ныне сидит посадником его воевода.
– Не по закону это, - проворчал Ингварь.
– Ныне Всеволод Ярославич сам себе закон.
– Ода вздохнула.
– Мне эта Тмутаракань и даром не нужна, - заявил Давыд.
– Неужели Ярослав туда рвётся?
Он посмотрел на Оду.
– В том-то и дело,
Ингварю же хотелось видеть своего зятя на тмутараканском княжении, поэтому он стал уговаривать Давыда бить челом Всеволоду Ярославичу, а Оду просил посодействовать. Но Давыд наотрез отказывался менять Ростов на Тмутаракань и даже рассердился па тестя, который возжелал лишить его спокойного житья и отправить на юг в обиталище воинственных племён.
Ода подзадоривала Ингваря, говоря, что тмутараканский князь сидит на злате-серебре, собирая мыту [93] с купцов иноземных, коих съезжается в Тмутаракань каждое лето видимо-невидимо. Боярин продолжил убеждать Давыда, а тот упирался, твердя своё: мол, ему Ростов милее и за златом он не гонится.
[93]
Мыта– пошлина.
Находившаяся тут же Любомила в разговоре не участвовала. Ей было чуждо всякое честолюбие, было ясно, что она целиком на стороне мужа. Родной край был Любомиле дороже тёплого моря и богатств, которые скапливаются на его берегах.
Ода незаметно присматривалась к этой миловидной двадцатишестилетней женщине с немного грустными глазами и длинной русой косой. Она старалась представить её в гробу, находя в этом странное удовольствие. Задуманное зло грело душу. Она с большим удовольствием отравила бы самого Давыда, но ей хотелось сначала помучить его за то, что он не встал на сторону Олега и Романа, за то, что не может скрыть своей радости по поводу гибели родных братьев.
Яд постоянно был у Оды, которая каждый день выжидала подходящего момента, чтобы подсыпать его в питье Давыдовой супруге. И вот наконец такой случай представился.
Служанка принесла чаши с медовой сытой [94] для Оды и Любомилы, которые сидели за пяльцами одни.
Любомила зачем-то вышла из светлицы. Ода вынула медальон, висевший у неё на шее, и уже протянула руку к чаше, но тут какая-то неведомая сила остановила её.
Она вдруг вспомнила про детей Давыда, которых видела каждый день и которые так и тянулись к ней, особенно семилетняя Варвара. А Любомила носила под сердцем третьего ребёнка.
[94]
Медовая сыта– разварной мед.
В смятении Ода встала и стремительно вышла из светлицы. Она пришла к себе и, упав на постель, залилась слезами.
На другой день Ода уехала из Ростова, ничего не объясняя Давыду, который был очень огорчён внезапным её отъездом.
После
Богуслав передал требование великого князя Ярославу в присутствии Оды, являвшейся главным советником своего сына.
– Коль не выдашь ты Людека, княже, то не быть тебе князем в Муроме, - добавил в конце Богуслав.
– Зело сердит на этого ляха Всеволод Ярославич. Людек подговаривал Регнвальда и Инегельда умертвить Ратибора, но не уступать Тмутаракань киевскому князю.
Сидевший на троне Ярослав побледнел, его беспокойный взгляд метнулся к матери, восседавшей чуть в стороне на стуле с высокой спинкой.
– Этого и следовало ожидать, сын мой, - с холодной торжественностью произнесла Ода.
– Я думаю, что Людек - это лишь предлог, чтобы изгнать тебя из Мурома.
– На Ярослава Святославича великий князь зла не держит, токмо на Людека, - поспешно сказал Богуслав.
– Выдайте этого ляха и вся недолга.
– Людек не один к нам из Тмутаракани прибыл, - проворчал Ярослав.
– С ним больше тридцати Олеговых гридней и слуг. Они стеной за него встанут.
– Может, хитростью как-нибудь скрутить иль опоить чем, - неуверенно проговорил Богуслав, поглядывая то на Оду, то на Ярослава.
– Покумекать надоть, боярин, - задумчиво сказал Ярослав.
– Ступай покуда. Да держи язык за зубами!
Однако Богуслав не спешил уходить.
– Просьба у меня к тебе, князь, - промолвил он, комкая в руках соболью шапку.
– Сыночек мой в твою дружину затесался, в своё время сбежав от Изяслава Ярославича. Позволь моему непутёвому Бажену домой воротиться, княже. Я не столько из-за Людека, сколько из-за чада своего в эдакую даль притащился.
Ярослав хмуро кивнул на мать:
– О Бажене с ней толкуй, боярин. Я тут ни при чем.
Богуслав повторил свою просьбу.
– Я не держу Бажена, - сказала Ода.
– Коль захочет вернуться в Киев, пусть едет.
– Вот и славно!
– заулыбался Богуслав.
– Вот и столковались…
Ярослав согласился выдать Людека великому князю, но этому решительно воспротивилась Ода.
Спор сына и матери продолжался не один день. При посторонних они вели себя чинно и мирно, но стоило им остаться наедине, как затухший вулкан опять начинал клокотать. Оду бесила покорность Ярослава, а сын в свою очередь никак не мог втолковать матери, что ему не по силам тягаться со Всеволодом Ярославичем.
– Ежели Олег и Роман совладать с дядей не смогли, то где уж мне одному, - говорил он.
– Ты глупец, сын мой, - горячилась Ода, - ибо не можешь понять, что Всеволод Ярославич желает лишить тебя Олеговых дружинников, умелых в рати. Ведь стоит тебе выдать Людека, как гридни уйдут от тебя. Этого и добивается Всеволод Ярославич.
– Ты желаешь втравить меня в распрю с киевским князем, - злился Ярослав.
– Олеговых гридней я к себе не звал, пусть убираются на все четыре стороны. Мне токмо спокойнее будет.
– Князь без дружины, как наездник без лошади, - ввернула Ода.