Клятва киммерийца
Шрифт:
Могучий гэтткт вдруг приблизился к Конану и неловко опустился перед ним на колени, коснувшись широким косматым лбом гранита — он воздавал должное тому, что варвар только что совершил. Потом косматое существо поднялось и молча указало чуть вперед, туда, где темнел огромный глубокий кратер, напоминающий жерло спящего вулкана. Ллеу, наконец, тоже встал на ноги и проследил взглядом за жестом гиганта.
Глубокий вздох вырвался из груди юноши, и он устремился к кратеру, приостановившись на краю лишь на миг, чтобы потом, забыв об усталости и боли, почти скатиться по оплавленным, словно когда-то кипевшим
Разумеется, киммериец последовал за ним — наверху остался только гэтткт.
Ллеу, присев, обеими руками нежно гладил вросший в землю зазубренный кусок неизвестного металла, того же самого, из которого состоял и осколок, принесенный гэттктом.
Казалось, парень боится даже дышать — или не может этого сделать. Синие молнии змеились на его рукам, словно лаская содранные в кровь пальцы и ладони; и неясно было, исходят они от металла или от человека. Юноша наклонился ниже, и теперь словно пил это пламя, как воду, вбирая в себя каждой клеткой тела.
Он прикоснулся к металлу губами и замер.
Конан отвернулся. То, что здесь происходило, было таинством, и главное, он не желал видеть, как по прекрасному лицу друга струятся слезы переполнявшего его счастья.
Это понял и варвар: металл был живым; неизвестно, сколько тысячелетий, возможно, еще со времен атлантов, он пролежал в этих горам, ржавчина его не коснулась.
Он словно ждал, когда появится единственный, может быть, человек, который заставит проявить свои свойства и засиять от прикосновения теплых рук. Вот о чем бредил Ллеу прошлой ночью, говоря: «Он здесь… я чувствую, близко».
Рядом с этим зазубренным куском он чувствовал себя так, словно попал домой; это ощущение было стократ сильнее, нежели даже те счастливые часы, что он пережил в своем племени.
Всю ночь Ллеу не покидал кратер. И всю ночь безмолвно и бессонно, возвышаясь косматым валуном, сидел на краю этого кратера гэтткт, зорко оберегающий покой великой тайны.
Киммериец расположился рядом со своим спутником.
Он мало что понимал в происходящем, да и сам Ллеу тоже; так что разговаривать им было вроде как и не о чем. Только один раз Конан спросил:
— Эта штука и два зеленых солнца связаны между собой?
И юноша кивнул, соглашаясь.
— Маттенсаи тоже, — добавил он тихо. А потом заговорил на неведомом языке, похожем на песню; речь его звучала то громче, то замирая до невнятного бормотания, почти лепета. Юноша сидел и беседовал с металлом так, словно тот мог его слышать и отвечать. А может, и мог, а самом деле… кто знает?
Едва рассвет коснулся белых вершин, Ллеу встал и, в последний раз бросив долгий взгляд на свою святыню, покинул кратер, ни разу более не обернувшись. Варвар посмотрел туда, где ночью сидел косматый гэтткт: его не было. Они снова остались вдвоем. Киммериец перевел сторон на лицо своего друга: два сияющих зеленых солнца переливаясь, мерцали на этом прекрасном одухотворенном лице, отражая розовые потоки того единственного светила, которое ведал Конан — и лучше которого он не знал ничего.
У спутников была цель, и был назначенный путь.
Ллеу оказался прав:
К вечеру столь прекрасно начавшегося дня они услышали отдаленный грозный гул и, оглянувшись, увидели, как огромные снежные массы сдвинулись и поползли вниз, сметая все на своем пути. Лавина неслась прямо на них, и суметь избежать ее приближения было совершенно невозможно.
— Асвельн, — в ярости взревел Конан, угрожая сжатым кулаком неведомым силам стихий, — что ж ты, отродье Нергала, вовсе ослеп, или спишь? Разве ты для того избрал нас, чтобы похоронить под снегом?
— Сюда! — перекрикивая вой ветра и гул надвигающейся лавины, внезапно прокричал Ллеу. — Смотри, здесь пещера!
То, что он имел в виду, было, скорее, расщелиной в теле скалы, очень узкой и с низкими сводами, но ее хватило, чтобы два человека могли найти в ней укрытие, когда колоссальные массы снега погребли под собой окрестное пространство.
Варвар привычно и не задумываясь собирал на головы бестолковых богов все известные проклятия и изобретал между делом новые, причем его спутник не уступал ему по этой части. Однако слишком долго предаваться столь бесплодному занятию не позволял недостаток воздуха, все сильнее ощущавшийся с каждой минутой;
Следовало как можно быстрее выбраться на поверхность, что друзья незамедлительно и попытались сделать, остервенело пробиваясь сквозь снег, пока, наконец, уже полуживые, увидели над собою тусклый свет под затянутым плотными серыми облаками небом. Снег не только сошел с гор — он валил настолько плотной густой стеной, что залеплял глаза, а порывы дико завывающего ветра опять не позволяли дышать.
Теперь спутникам показалось, что лучше было бы тихо умереть в той оставшейся глубоко внизу расщелине, нежели закончить свои дни в этой белой преисподней.
— Да что же все это значит? — прикрывая рот деревенеющей от холода ладонью, в отчаянии воскликнул Ллеу. — Нечто пострашнее целой дюжины треклятых норрктов не хочет нас пропускать — я это чувствую.
— Плевать на то, чего оно там не хочет, — со злостью ответил киммериец. — Пусть знает, чего мы хотим!
И тут из-за снежной завесы навстречу им выступил гигантский неясный силуэт.
Гэтткт! Он удалился по каким-то своим, неведомым человеку, делам, но не забыл об их существовании! Подхватив обоих друзей, косматое чудище, давно уже переставшее казаться устрашавшим, приволокло их в свое логово. Как выяснилось, оно даже умело пользоваться огнем.
Неизвестно, правда, всегда ли гигант поступал подобным образом или разложил костер специально для них. Естественно, гэтткт жил в пещере весьма приличных размеров, причем в ней не наблюдалось следов иных обитателей — ни самки, ни детенышей.
Особой чистоплотностью он явно не отличался, так что по углам можно было заметить солидной длины и толщины кости, свидетельствующие о вкусовых пристрастиях хозяина.
Впрочем, обращать внимание на подобные мелочи мог кто угодно, но никак не люди, в очередной раз чудом обретшие спасение — равно как и на пренеприятный смрад, наполнявший жилище гэтткта. Главное, здесь было достаточно тепло, даже жарко, и обмороженные лица и руки путников сразу отозвались на это тупой болью.