Клятва королевы
Шрифт:
Слова мои эхом отдавались по молчаливой равнине. Наше войско не двигалось с места — протянувшиеся на мили тысячи незнакомых мне лиц. Фернандо продолжал неподвижно сидеть на коне, и лицо его походило на застывшую маску.
— Если бы ты сокрушил стены Саморы, — добавила я, — как наверняка и поступил бы, обладай моей силой воли, Португалия и ее монарх были бы изгнаны из нашего королевства и мы не оказались бы здесь в этот позорный час.
Он хлопнул ладонью по седлу, и его конь взрыл копытом землю.
— Не могу поверить. После всего, что нам пришлось вытерпеть, ты жалеешь, что мы вернулись целыми
— Да? — возразила я. — Может, ты и считаешь, что в поражении есть слава, но меня удовлетворит лишь победа.
Произнеся эти слова, я поняла, что зашла слишком далеко. Лицо его помрачнело.
— Что ж, — тихо проговорил он, — в таком случае, боюсь, нам предстоит тяжелая задача, ибо тебя не удовлетворят усилия никого из простых смертных.
Гнев мой вдруг прошел, и я увидела перед собой реальность — наше войско, оборванное и потрепанное, но, как и пытался сказать мне муж, не потерявшее ни одного солдата, самого Фернандо, живого, а не лежащего мертвым или раненым под грудой трупов. Он приподнялся в седле, и я увидела принца, которого избрала за его упорство и который снова и снова сражался за свое королевство. Передо мной был король, принявший невероятное решение сегодня, чтобы избавить нас от катастрофы завтра, — и мой муж, ради любви ко мне и моему королевству отправившийся на войну против наших врагов, готовый, если потребуется, умереть во благо Кастилии.
Передо мной с тошнотворной ясностью открывался вид на равнину. Я впервые увидела усталого адмирала, что в замешательстве смотрел на меня со своего коня, и отважных солдат, измученных поносом, голодом и зноем, во взгляде которых читалась душераздирающая смесь благоговейного страха и крушения всех надежд. Я была их королевой, но, вместо того чтобы выразить благодарность за то, что они остались в живых, обругала их за то, что отказались пожертвовать собой.
Мне захотелось спрятаться от их взгляда. Неужели Фернандо прав? Меня никогда не удовлетворят ничьи усилия, и прежде всего мои собственные?
— Прости меня, — прошептала я, заставив себя посмотреть в глаза Фернандо и ожидая увидеть в них отстраненность и нежелание быть рядом со мной, возможно навсегда.
Я раскритиковала его перед солдатами — худшее оскорбление, которое можно нанести командиру, — и он был в полном праве разозлиться. Но он лишь неохотно кивнул, словно слишком хорошо понимал причину моего гнева.
— Просить прощения не за что, — ответил он. — Проявим же отныне смирение перед Ним, перед кем слабы даже самые могущественные, и, возможно, в час нужды Он одарит нас своей милостью.
У меня перехватило дыхание. Мне нечего было сказать, и ничто не могло стереть столь бездумно брошенные мною слова. Я развернула Канелу, и мы с Фернандо поехали к замку вместе с маршировавшим позади войском.
В Вальядолиде мы созвали заседание кортесов, где я выступила со страстным призывом о помощи. На кастильскую землю вступила иноземная армия, и она намеревалась нас уничтожить. Однако представители городов, истощенных прошлыми пожертвованиями, проголосовали против выделения нам новых средств. Как сказал кардинал Мендоса, когда мы устало сидели за столом совета, нам осталось уповать лишь на Церковь. Если я потребую
— Ни в коем случае, — сказал Фернандо, взглянув на меня. — Ты ведь говорила — ни одной башни? Мы не можем оставить им ни одной башни.
Я скрыла улыбку. После стычки в Тордесильясе в наших супружеских отношениях произошли некоторые перемены. Хоть муж и был тогда со мной слишком резок, действуя напоказ, он понял, что я готова сама облачиться в доспехи и взяться за меч, чтобы защитить свой трон, даже ценой жизни, если возникнет такая необходимость. В итоге это лишь распалило его необузданную страсть, с которой он принял меня в спальне. Что интереснее, он стал соглашаться со мной в моменты, подобные нынешнему, оставляя окончательное решение за мной и считая, что в военных вопросах я разбираюсь не хуже любого мужчины.
— Риму это не понравится, — осторожно сказала я. — Его святейшеству еще предстоит выдать соизволение, которое требуется Альфонсо, чтобы жениться на Иоанне ла Бельтранехе, но, если мы конфискуем сокровища Церкви, он может внезапно счесть нужным именно так и поступить.
Кардинал Мендоса кивнул:
— Возможно, но его святейшеству будет дан совет, что победа ваших величеств — в его же интересах, ибо в последующие годы вы станете благочестивыми и щедрыми поборниками веры.
Намек кардинала был ясен, хотя, стремясь заполучить новый источник средств, Фернандо его не заметил.
— Да, — ответил мой муж. — Так и сделаем. Изложите ваш совет в письменном виде.
Он испытующе взглянул на меня:
— Изабелла, что скажешь? Нам нужны пушки, порох, современное снаряжение. Мы можем купить их у Германии и Италии, но они потребуют плату вперед. Это единственная наша надежда.
Я знала, что это правда, но все же идея была мне не по душе. Не хотелось навлекать на себя подобный долг перед Церковью, ведь сколь бы старательно мы не исполнили свою сторону сделки, в ней имелся скрытый интерес. Но без свежих ресурсов можно считать, что нас уже свергли с трона. Мы могли и дальше изводить португальцев, чем и занимались после отступления, — перерезали дороги и предавали огню окружающие сельскохозяйственные угодья, чтобы им нечем было поживиться, а также держали их взаперти в Саморе, Торо и нескольких городах в Эстремадуре, которые им удалось захватить. Но изгнать их не могли. Они размножались, словно паразиты, распространяли свое влияние подобно заразе. В конце концов народ устанет сопротивляться и примет их, возможно даже с радостью, если они пообещают достаточно взамен.
А если это случится, победа окажется на стороне Альфонсо и ла Бельтранехи. И уж они позаботятся, чтобы меня и Фернандо взяли в плен или убили, а затем захватят наш трон.
Я неохотно кивнула:
— Пусть будет так. Но лишь на следующих условиях: мы возвращаем все, что одолжим, в течение трех лет. И каждое отчеканенное нами мараведи должно быть использовано в военных целях. Ничто не пойдет в личный кошелек.
Мендоса наклонил голову в знак согласия. Фернандо целеустремленно поднялся и, склонившись ко мне, прошептал: