Клятва при гробе Господнем
Шрифт:
Тогда слезы потекли из глаз Шемяки; он склонил голову, закрыл ее руками и зарыдал громко.
— О милые братья мои! Василий — львиная храбрость, товарищ опасностей, неродной сердцем, родной кровью отцовскою, меч булатный в бою, копье неизменное, рука сильная в битве! О Димитрий, душа ангельская, младенец сердцем, праведник небесный, утеха отцовская, райский цвет в мире грешном и суетном! О моя дружина удалая, товарищи, на мечах вскормленные, разгульные, веселые, крепкие!"
Гудочник стоял, сложа руки, и молчал. Поспешно вошел к ним Чарторийский.
"Князь
— Какая еще беда? — спросил Шемяка, не вставая со своего места.
"В ставке Голтяева собрались все московские воеводы; они говорят, что ты сносишься тайно с ханом, что ты изменяешь и передаешь татарам войско московское, что у тебя видели лазутчика ханского. Хотят схватить тебя, и один верный боярин рязанский известил меня об этом!"
— Что же? Пусть прийдут, — хладнокровно отвечал Шемяка.
"Ты погибнешь, князь мой! Ты здесь одинок, никто за тебя не заступится — я даже не могу держать меча…"
— Живой не отдамся я им в руки — в этом уверяю тебя, а жить так, как живу я — горше смерти и хуже быть не может!
"Нет! может, — сказал Гудочник, — может: есть цепи, кандалы, есть тюрьмы, есть ножи вырезать очи; есть невесты, которых можно отнимать и отдавать за рабов, когда женихи будут в то же время истекать кровью и плакать не слезами, а ядом палящим",
— Смерть и проклятие! — воскликнул Шемяка. — Что же мне делать? Дай мне Василия, дай: я растерзаю его своими руками, напьюсь его кровью, выточу из костей его зернь и потом кину жребий, что ожидает меня за все это на том свете!
"Ты ожил, наконец, — сказал Гудочник, — ожил. Пойдем же, спеши, не медли; я проведу тебя сквозь мечи и копья вражеские, сыщу тебе дружины, сыщу мстителей, уведу тебя в вольную землю новгородскую, убежище изгнанных, бедствующих князей! Повесть о злодействах Василия, о гибели рода твоего, вознесет мечи и копья вольного народа. Если Василий не дал тебе отпировать свадебного пира, то задай ему пир кровавый, напои смертным вином убийцу братьев твоих!"
— Веди меня, веди скорее, скорее!
"Дай сперва задать потеху московской сволочи! Пойдем, вели седлать коней!"
Не понимая сам, что делается, Шемяка кликнул конюших своих. "Скорее седлать коней!" — сказал он.
— Они уже оседланы, и мы продрогли, дожидаясь, что ты повелишь.
"Кто приказал вам?"
— Я, — сказал Чарторийский, — боясь следствий того, о чем я говорил тебе.
Шемяка крепко пожал ему руку.
"Князь Димитрий Юрьевич! — вскричал Сабуров, вбегая испуганный, — дело плохое: в войске началось сильное волнение: крамола воевод усиливается; слышны клики буйные против тебя".
— Я пойду к ним, обличу их, обличу их вероломного князя!
"Князь! помысли, опомнись: что ты замышляешь? — сказал Гудочник. — Надобно спасаться, и не здесь место оправдывать себя, но там, там, на новогородском вече, с булатными доводами
— Князь! спасайся, если только есть средство! — сказал Чарторийский, — оставь нас в жертву врагов твоих!
"Вас оставить — последних друзей моих? Никогда, никогда!"
— Мы найдем средства спастись все, не боясь ни крамол, ни мечей, — сказал Гудочник. — Недалеко отсюда ждут нас подводы, и мы будем далеко, прежде нежели опомнятся москвичи от гостинца нашего. Поспешим!
Гудочник пошел; все следовали за ним, поспешно сели на коней и тихо поехали из небольшого селения, где был главный притон московских воевод. Видно было повсюду большое волнение; огни мелькали по домам; воины ездили взад и вперед; большой костер огня разложен был за селением. Тихо проехали беглецы мимо толпы воинов, собравшихся в беспорядке подле костра. "Вслушайся в клики их", — говорил Гудочник Шемяке. В шуме и безобразных воплях, слышны были громкие восклицания: "Смерть Юрьеву отродью! Чего мешкать! Смерть изменникам московского Великого князя! Не станем терпеть ханских друзей!"
— Теперь пора попотчевать друзей твоих! — сказал Гудочник. — Поедем скорее! — Отъехав к лесу, недалеко от селения, Гудочник затрубил в звонкий рожок. Звуки далеко отдались в лесу и звонко повторены были другим и третьим рожками. Не прошло несколько мгновений, как в стороне к Белеву засветился огонь, и пожар опламенил небосклон.
"Ты предаешь соотчичей в руки врагов!" — вскричал с негодованием Шемяка.
— Нет! спасаю их. Через час, не более, тайная засада обошла бы их сзади, и они погибли бы все, в тишине сна и ночи, под саблею басурманской. Князь Чарторийский! можешь ли держаться на коне?
"Могу, если надобно спасать жизнь".
— Итак, благослови, Господи! Мы должны проехать здесь, прямо через лес, по тропинке, и выехать на Рязанскую дорогу. Пока опомнятся наши друзья, пока управятся они с пожаром, а потом с татарами, мы будем уже далеко.
Ни радости, ни печали, ни гнева не изъявлял Шемяка. В каком-то бесчувствии следовал он за Гудочником, бодро ехавшим впереди. Скоро пробрались они через лес, на Рязанскую дорогу. Зарево усиливалось вдали. Несколько троек лихих лошадей, с санями, стояло на дороге. "Мы спасены!" — сказал Гудочник. — "Кто идет?" — раздались голоса провожатых, находившихся близ саней. — "Свои", — отвечал Гудочник — и старик, князь Шелешпанский, со слезами, бросился обнимать Шемяку.
Глава VI
Где есть мирское пристрастие? Где есть привременных мечтание? Где есть злато и сребро? Где есть рабов множество и молва? Вся персть, вся пепел, вся сень…
В Рязань, где княжил исстари враждебный Москве род Олега, направлен был путь Шемяки и его сопутников. Повсюду учинены были предварительно тайные приготовления для проезда беглецов. Не въезжая в самую Рязань, Шемяка остановился в подгородной Красной слободе, и сюда, тайно, выехал к нему на свидание князь Рязанский.