Клятва при гробе Господнем
Шрифт:
— Так вы распорядком называете это, бояре и князья, что более недели прошло, как вы должны были немедленно отправить дружины, уладить князей, захватить крепче Москву — и ничего этого не сделали, а только что пили, да гуляли?
"Во-первых, — отвечал Юрья, — дружины высланы: одна с тобою, вторая с Басенком, третья с Тоболиным…" Наместник хотел прервать слова его, но Юрья махнул рукою, говоря: "Дай кончить, — и продолжал. — Тебе надобно было захватить Дмитров, взять в полон князя Юрья Димитриевича и злодея Ваньку-боярина; Басенку стать в Сергиевском монастыре и охранять место
— Так! так! — заговорили все.
"Сегодня положено выступить главному отряду воинства под моим воеводством; войско собирается в трети князя Василия Ярославича. — Так ли, князь?"
— Войску велено было собраться, но ты сам приказал ему после того разойтиться, — сказал князь Боровский.
"Как: я приказал?"
— Да, сегодня в ночь пришел от тебя приказ: выступить части его по Коломенской дороге и идти поспешно на Рязань; Тоболину послан приказ взять Ярославль, а остальным дружинам разойтись по домам.
"Что вы? Что вы? — вскричал Юрья. — Я и не помышлял! — Да разве я с ума сойду! Как — на Рязань — на Ярославль — разойтись?"
— За государевой печатью присланы были от тебя приказы. Где ты сам был — не знаю, не знаю также: кто велел перепоить дружины и кто велел потом отдать на грабеж пьяным воинам дома князя Юрия и детей его? — Там сделалось страшное смятение, началась драка, треть вся взбунтовалась — пьяницы прибежали и в мою треть — я не мог сопротивляться, кинулся сюда; да и что мне было делать?
"В Ярославль — по Коломенке? — говорил Юрья, — распустить — грабить!" — Он глядел на всех, выпучив глаза.
— Знай же, — сказал тогда наместник ростовский, — что я моею дружиною разбит врагами, не доходя до Дмитрова — едва бежал — и вся вражья сила напирает теперь на Басенка — ему не выдержать — и через несколько часов Великому князю небезопасно будет в Кремле!
"Да; зачем же ты не захватил князей? Зачем: ты не разбил дружин их? А ты, боярин Старков? Так-то смотрел ты за безопасность Москвы?"
— Да, не с тобой ли мы проспали всю ночь, после вчерашней пирушки! — вскричал с досадою Старков. — Ты, полно, сам не кривишь ли душою, Юрья Патрикеевич, что потихоньку спаивал нас, а между тем ночью раздал такие приказы…
"Я раздал? Посмотрите: вот они и печать, здесь…" — Юрья схватился за сумку, в которой всегда лежала у него великокняжеская печать и которую всегда носил он в кармане: печати не было, а вместо оной лежала записка: "Пей, да ума не пропей!"
— Измена! — вскричал Юрья. Записка и сумка выпали из рук его. Другие князья и бояре подхватили их и прочли записку. "Пей, да ума не пропей!" — раздалось в палате. Смех, досада, гнев заволновали собрание. Юрья безмолвствовал.
— Сидите вы подле баб своих, да гуляете, — загремел тогда наместник ростовский, — а мы кровь свою проливаем за вас. Князь Василий Ярославич! — продолжал он, обратясь к князю Боровскому, — в тюрьму этих замотых, скорее, и нечего мешкать! Где князь Константин Дмитриевич?
"Он уехал в Симоновскую обитель и сказал, что отрекается от всех дел", — отвечал Боровский.
—
"Они злодеи! Прислали мне вчера сказать Великому князю: "Мы по тебе душами нашими; да есть у нас свои люди и городы беречь, а одолеешь ты, князь Великий, князя Юрия и мы тебе кланяемся, да милости себе просим; не одолеешь, против тебя не пойдем, а только ты помышляй сам о себе…"
Шум в палате усилился в это время и напрасно хотели унимать его князь Боровский и наместник ростовский, Ощера, Старков и вчерашние собеседники сих бояр сидели, молчали, угрюмо повеся бороды. Но князь Юрья первый опомнился.
— Князья, бояре! выслушайте меня, — сказал он, — судите и решите. Грешный человек — скрываться не стану: праздничное дело, и кто же о Масленице не гуляет? Но тут было что-то недоброе: нас опоили, околдовали, и видно, что только заступление Угодника, которому вчера я отслужил молебен, со слезами и с водосвятием, спасло меня от напрасные смерти. Все это мы разыщем. — Измена, измена, князья и бояре!"
— Измена! — Глупость! — кричали с разных сторон.
"Я первый предлагаю подать пример строгости, — провозгласил Юрья. — Два изменника, братья Ряполовские, сообщники Косого и Шемяки, сидят в тюрьме; казнить их немедленно, на торговой площади, во страх другим!"
— Казнить, казнить! — закричали Старков, Ощера и многие бояре.
"Москву усмирить войском".
— Да где оно? — сказал князь Боровский.
Тут явился в палату, прискакавший с Троицкой дороги, вестник, молодой боярин, посланный от Басенка. Все окружили его. Едва мог собрать силы смущенный боярин и сказать, что на Басенка напали дружины неприятельские, сбили его, и он едва успел оправиться и остановиться на берегах Клязьмы.
Еще не прошло всеобщее изумление от сего нового известия, как прибежал князь Друцкой и сказал, что в трети Юрья Димитриевича начался пожар, тамошняя чернь вооружилась дрекольями и испуганные москвичи бегут отовсюду в Кремль.
Нестройный крик заступил тогда место Совета. Взаимные обвинения, укоризны, упреки сыпались со всех сторон. Вскоре явился сам Василий Васильевич и тщетно хотел унять раздор, споры, несогласие советников своих. Между тем как смятение в Думе умножилось, вести беспрерывно приходили, одна другой хуже и, вероятно, были увеличиваемы приносившими их людьми, испуганными, встревоженными, захваченными врасплох. Лица вестников говорили еще выразительнее слов их. Юрью Патрикеевича, что называется, совсем загоняли; он только уже старался уверить Василия, что не изменял и не изменит ему.
Наконец, Василий, как будто перемог самого себя, как будто сознал в себе новые силы. В первый раз в жизни своей, величественно, твердым голосом, провозгласил он своим советникам:
"Или не знаете вы, в чьем присутствии осмелились забываться до такой степени, рабы мои? Или уже не чтите вы крови Мономаха в лице вашего князя, которому клялись быть верными в жизни и смерти? Умолкните, дерзкие рабы!"
Смелый голос юноши, рожденного на троне, и неожиданность поступка и слов Василия Васильевича, внушили невольное почтение всем присутствующим. Все умолкли.