Клятва при гробе Господнем
Шрифт:
Тут Ощера осмелился начать, самым просительным голосом: "Мой господин, князь Василий Васильевич, кланяется тебе, государю, дяде своему, и готов он исправить все вины, возникшие невольно ко вражде. Приглашает он тебя на общий съезд, где соберутся все князья русские — если тебе это угодно. Он не взыскивает, что ты первый поднял оружие, и строго накажет зачинщиков вражды".
Тогда Косой поспешно встал со своего места, желая сказать что-то, но боярин Иоанн предупредил его, подошел к Юрию и сказал: "Если князь Василий изъявляет такую покорность, чего же более и желать тебе, князь Юрий Димитриевич? Согласись; пусть
— Мы согласны, — отвечал Ощера, — скажите: чего вы требуете?
"И благодать Божия явно видна в сем начинании, благом и праведном!" — сказал Исидор радостно.
— О! укрепи его Бог в мысли святой и великой! — воскликнул Димитрий Красный.
"Меня оскорблял племянник, — сказал наконец Юрий. — Он обижал меня и детей моих. Дмитров, законный удел мой, он занял воинством".
— Его возвратят тебе, государь! — отвечал Ощера.
"На старости лет моих терпел я унижение от последнего раба его", — продолжал Юрий.
— Наименуй оскорбителей твоих, и будешь удовлетворен, — отвечал Ощера.
"Я наименую их тебе! — воскликнул Косой, поспешно приближаясь к Ощере, — слушай: ругательница князей, княгиня Софья, Витовтовна по батюшке, князь Василий Васильевич, называющий себя Великим князем — вот имена первых оскорбителей — слышишь ли ты их, кто ты такой, боярин что ли?"
Слова Косого заставили всех безмолвствовать. Красный обратился к брату с умоляющим взором. Юрий, казалось, оскорбился дерзкою смелостью сына. Боярин Морозов подошел в это время к Юрию и начал что-то шептать ему.
— Князь Василий Юрьевич, — сказал Ощера, оправляясь от первого замешательства, — если ты напоминаешь о бедственной ссоре твоей с тетушкою, то мы за тем и пришли, чтобы утушить все ссоры.
"Как: ссоре? — воскликнул Косой, — не о ссоре, но о позоре, о бесчестии моем, говорю я — о мечах убийц, поднятых на грудь мою среди дружеского пира — и чем же думает князь твой заплатить мне за этот позор и оскорбление?"
— Василий! — сказал князь Юрий, — ты перебиваешь речи мои, а я тебе еще не приказывал говорить. Сядь на свое место и молчи! — прибавил Юрий сурово.
"Государь, родитель!" — возразил Косой.
— Молчи, повторяю тебе!
Косой хотел отвечать; но боярин Иоанн вдруг обратился к послам. — От кого присланы вы, господа послы? — спросил он. — Что-то я не расслушал хорошо; боярин Ощера так умел говорить, что расслышать было трудно.
"Мы присланы от Великого князя Московского", — сказал Басенок.
— Следовательно, от старшего из князей? Но чем же почитает ваш князь дядю своего: неужели младшим?
"Если ты этого не знаешь еще, — отвечал Басенок, едва удерживая гнев свой, — так узнай; да притом и еще узнай, что выдачи тебя головою поручил нам прежде всего требовать князь наш!"
— На что ему понадобилась она? — сказал Иоанн усмехаясь. — Но, я вижу теперь, что не только уступать, но и требовать кое-чего пришли вы опять от моего государя, Великого и старшего князя Юрия Димитриевича, вы, возмутившиеся рабы его!
Басенок невольно схватился за меч. Иоанн презрительно поглядел на него и громко провозгласил: "Преклонитесь перед Великим князем, Юрием Димитриевичем, рабы его непокорные! — Князь Великий! — продолжал он, обратясь к Юрию, — подтверди им слова мои и то, что уже объявил ты другим князьям. А после того можно будет говорить и о мире с послами
Видно было, что Иоанн с намерением высказывал все, желая взаимным оскорблением воспалить ненависть и устранить все предлоги к миру. Он знал слабый характер Юрия, гордость Басенка, малодушие других послов, и — не ошибся в расчете.
— Князь Юрий Димитриевич! — воскликнул Басенок, приближаясь к столу, — неужели с твоего позволения этот изменник дерзает говорить при нас столь непотребные речи?
"Великий князь Юрий Димитриевич! — сказал Иоанн, обращаясь к Юрию, — теперь видно: как просят мира послы твоего крамольного племянника! Когда, наконец, правое дело твое торжествует; когда сам Бог предает в руки твои прародительский п_р_е_с_т_о_л, которым неправедно, уже восьмой год владеет твой племянник; когда от слова твоего зависит не только удел, но и самая жизнь его — он смиряется, обольщает тебя — и что же? Послы его буйствуют пред тобою; дружины его идут на тебя, на Ярославль, на Рязань: это ли мир? Это ли смирение и умирение? Я умолкаю, государь — я, раб твой худомысленный, и если для мира действительно надобна голова моя — возьми ее, пошли к князю Василью и действуй, как Бог внушит тебе: сердца князей и владык в руце Божией!"
Иоанн смиренно преклонился. Речи его заволновали всех, шумный говор раздался между боярами Юрия; недоумение старого князя, казалось, было решено. Еще раз осмелился было обратиться к нему Димитрий Красный с умоляющим видом, но Юрий, как будто стыдился встретиться со взором его, и — отворотился.
Всего тяжелее мгновение решимости. Как часто предприятия, которым посвящены были годы трудов, уничтожались от того, что в решительную минуту недоставало силы, духа сказать о них! Но и тяжело бывает это роковое слово, за которым уже нет возврата, выговорив которое, нельзя уже обратиться вспять и должно — или погибнуть, или исполнить сказанное!
"Послы московские! — воскликнул Юрий, — если х_о_т_и_т_е вымолить мир, то не буйствуйте, не дерзайте оскорблять сановников моих, смиритесь и ждите моего ответа!"
Юрий сознал сими словами, что боярин Иоанн говорил с его согласия.
"Если князь ваш желает мира и пощады, — продолжал он, — то, да преклонит оружие и встретит меня близ отчины моей, Москвы, как подобает встретить своего владыку, а вы все, рабы мои, целуйте мне крест и присягайте в верности мне, Великому князю Московскому".
…Все сии слова проговорил старик с таким усилием, как будто бы они были огненные, задушали его и иссушали гортань его, произносимые вслух. "Дайте мне пить", — сказал он, обращаясь к своим и громко кашляя. Несколько глотков поднесенного ему питья остановили кашель.
"Государь! — скромно начал тогда говорить Басенок, — речи твои изумляют нас. Неужели не научился ты, из предшествовавших событий, суетности подобных замыслов и предприятий? Неужели еще раз, в преклонных летах старости, ты забыл клятвы твои, договоры и крестоцеловальные грамоты? Неужели снова хочешь начать то, что давно уже кончено и предано забвению?"