Клятва Тояна. Книга 1(Царская грамота)
Шрифт:
— А где Алтысарский аймак [56] твоего обидчика киргизского Номчи?
Тоян подумал, потом отступил от истока Томы вправо и вычертил ветку, а под ней нечто, похожее на рыбу.
— Здесь река Уруп, — принялся объяснять он. — Она вливается в Кара-Июс. Кара-Июс соединяется с Ак-Июсом. Они делают Чулым. Здесь, — Тоян указал на подобие рыбы, — лежит Тенгри Куль, Божье озеро. Это земля аймака Номчи. Они идут до самого Кэма [57] .
56
Несколько
57
Енисей (татарское название).
— И много под Номчей обиженных? — перехватил вопрос царевич.
— Ой много, — Тоян начал перечислять: — Басагары, тинцы, ачи, калмары, байгулы, кизылы, шусты… Всех алманом [58] обложил!
— Ишь, размахнулся! — царевич взыскующе глянул на Нечая: — А ты куда смотришь? У тебя недалеко Кетский острог значится.
— Мал он, государь-наследник, слабосилен. До Номчи пока не дотянулся.
— А до кого дотянулся?
— До князя Логи, до Сылгака, до Карачинских детей.
58
Дань.
— И каков с них ясак противу номчиного алмана?
— Вдвое меньше.
Тевка Аблин не все Тояну перетолмачивает. Вот и тут смолчал. Но Тоян и без него все понял.
— Был у меня Сылгак, — сказал он. — Говорили мы. Ясак легче алмана. Послышал я, великий русийский царь готов принять к себе эушту без ясака.
— От кого слышал?
— От его посланника.
— Кто сей? — глянул на Нечая царевич. — Было у него такое полномочие?
— Тобольский человек голова, сын боярский Василей Тырков. А ходил он в Эушту в сто восьмом году, когда государь со всей Сибири ясак снял. Так что не своеволил.
— Тырков? — смягчился царевич. — Не слышал такого.
— Поднялся не родом, а умом и службою, — разъяснил Нечай. — Уместный человек!
Тоян подтверждающе закивал.
— Ну что ж, уместный, так уместный. Давай-ка тогда поглядим, что у нас на Оби деется, — и ткнул наугад в приставной чертежный лист. — Кто здесь?
— Иштанах.
— Под кем?
— Под Байбахтой.
— А Байбахта под кем?
— Под белыми калмыками тайши Узеня.
— Обижает эушту?
— Обижает.
— А здесь?
— Чаты Куземенкея.
— Под кем?
— Раньше давали алман хайотам, теперь дают ясак русийской Таре.
— Союзны, значит! — оживился царевич. — Похвально.
Так и пошло. Замелькали имена приобских начальных людей и названия племен. Даже Нечай, свычный в таких делах, вскоре уставать начал, а что о царевиче говорить?
Заметив это, царский дьяк Богдан Сутупов подкатил к нему с медовыми речами:
— Слушал я, слушал, да и заслушался вконец. Воистину государские распросы. Осталось их на бумаге отлить и сверяться по ним на Казанском приказе. Так и продолжай, Нечай Федорович.
— А в помощь моих грамотеев возьми, — не заметил его вольности царевич. — Хоть бы и
— От своего труда хлеб свой стяжаешь, — подольстил Богдан Сутупов.
— Да уж не от твоего, — вскинул голову царевич и пошел себе вон из ступенчатой палаты.
Стряпчие гурьбой поспешили за ним.
— Веди пока сибирца на крыльцо, — велел Сутупов Алешке Шапилову. — А я тут с Нечаем Федоровичем словом перемолвлюсь.
Дружески подхватив Нечая под руку, он повел его в сторону. Подождал, когда все уйдут, глянул испытующе:
— Коли так дела пойдут, скоро первым дьяком на Казанском дворе станешь.
— Мне и вторым неплохо, Богдан Иванович, — тем же голосом ответил Нечай. — Я не птица о четырех крыльях: выше Афанасия Ивановича не заношусь.
— А коли у него восемь станет?
— Коли станет, там и увидим.
— Оно и верно. Чем больше ездить, тем торней дорожка.
— Об чем это ты, Богдан Иванович? Нс пойму что-то.
— Так и быть, подскажу по дружбе. На одном мосту стоим, да с разных сторон. Пора поближе сойтись. Как думаешь?
— Уже сошлись, — Нечай весело шевельнул рукой, к которой прилепилась мягкая, но ухватистая ладонь Сутупова. — Куда тесней?
— Я всерьез, — посуровел царский дьяк. — Ты вчера от дела отлынил. Пришлось мне и за мово Семку и за твово Кирилку да и за нас с гобою страху терпеть. В другой раз ты потерпишь.
— Я всегда готов, Богдан Иванович. Да в толк не возьму, о чем ты…
— Не все сразу, Нечай Федорович, — натужно разулыбался Сутупов. — Кому сгореть, тот не утонет.
Посланник Москвы
Встреча с царевичем Федором растревожила Тояна. Ему вспомнился свой сын — наследник Танай, такой же юный, крепкий, не по годам рассудительный, как и сын Годунова. Он остался старшим в Эуште. Удастся ли ему сохранить порядок на ее землях до возвращения отца? Ведь Эушта подобна руке, у которой пальцы то соединяются, образуя нерушимую крепость, то разжимаются, теряя единство, и тогда видна становится властолюбивая заносчивость князя Басандая, лукавая осторожность князя Еваги, беспечная отобщенность князя Ашкинея. Их былое родство ныне заслонили распри — из-за пастбищ и рыбных ловель, из-за охотничьих угодий и зависимых людей. С каждым годом все труднее и труднее примирять Тояну единокровных соседей и самому примириться. А каково будет на его месте Танаю? Многому его еще надо научить, многое вырастить в его душе.
Вот и царевич Федор не готов пока сам править Московской Русией. Особенно сейчас, когда она сотрясается неисчислимыми бедами. Но через несколько лет при таком старании и уме он вполне может стать распорядительным и многомудрым владыкой…
Вернувшись в покои Казанского дворца, Тоян велел разжечь домашний очаг, который русияне называют камином. Ничто так нс успокаивает, как созерцание огня. Ничто не помогает так думать, как тихое потрескивание поленьев, певучее шуршание пламени, острые лесные запахи, источаемые деревом прежде, чем оно превратится в пепельно-серую золу. Дым улетает через отверстие, невидимое глазу, и там гудит, свистит, ухает, будто ночная птица.