Клятва врача
Шрифт:
Больше не смог. Наверное, не такой уж я тонкий ценитель поэзии. Но денежки я и без Провала найду куда потратить.
– Жаль, я стихов не сочиняю, не смогу повторить гражданский подвиг помещика, – сказал я, вытирая губы салфеткой. – Кстати, а что это
– Кизиловое варенье, очень вкусное, – чуть разочарованно ответил мэр, передавая розеточку. – Анна Викторовна сама варит.
Кстати, о деньгах. Вчера пришла телеграмма от моего питерского компаньона, Романовский нашел здание под стационар. Даже адрес прислал: Моховая, дом Головкина. Будто я все дома на этой улице знаю. Но если он решил, пусть так и будет. Ответственность у нас солидарная. Ответил, чтобы просил отсрочку по авансу. Приеду, переведу со своего счета. А то сходил в Дворянский банк, там начали рассказывать сказку про белого бычка, мол, чуть не нарочного пешком отправлять надо с поручением на перевод средств со счета на счет. Мне кажется, что деятель этот просто толком не знал, что делать, вот и начал сочинять такое, чтобы я не захотел пользоваться услугой. А идти к управляющему и ругаться мне стало лень. Не к спеху. Легче телеграмму отправить. Вот как сказывается пагубное воздействие минералки. Надо разбить эту проклятую поилку и перестать ходить к бювету. Точно, она заколдована и вселяет во владельца желание бездельничать и читать стихи Лермонтова.
А с собой у меня осталось последние пятьсот рублей. Куда хоть деньги деваются? Ведь я на всем готовом, по кабакам не хожу, цыганам песни и танцы с медведями не заказываю. А про экскурсии на Домбай или к водопадам местные еще не додумались. Кстати, отдам идею мэру в качестве компенсации за несбывшуюся мечту о мемориальных досках. Ничего, разбогатею, поставлю памятник доктору Гаазу, пусть всем стыдно будет.
Ночью снилась всякая хрень несусветная. Сначала я оказался в китайской гостиной Царского Села вместе с Николаем Вторым. Самодержец с интересом разглядывал пилюли желтоватого цвета, которые я ему только что передал.
– Лечит все болезни?
– Вельми понеже, – перешел я на какой-то дикий древнеславянский язык из «Иван Васильевич меняет профессию».
– А называются как? – Николай быстрым движением заглотнул сразу две. Причем без запивки, разжевывая.
– Паки да, – ответил я, покрываясь холодным липким потом.
Да что за хрень?! Я же хотел сказать пенициллин.
– Зельным вкусом лепы, – покивал царь, ничуть не удивляясь дичи, что я нес. Закатил глаза, как бы испытывая неземное удовольствие.
Сразу после Романова я почему-то оказался в конце длинной очереди. Народ в тулупах, шубах мерз на морозе, притоптывая сапогами, валенками по утоптанному снегу и прихлопывая в ладоши. Все стояли молча, город тоже замер – ни тебе саней, ни карет… Это был Питер – я узнал Моховую со старыми, еще дореволюционной
– Товаищ! Товаищ!
Меня кто-то дернул за рукав. Я обернулся и тут же отшатнулся. Позади стоял низенький мужчина в шубейке, бородкой клинышком и… проваленным черным носом. Говорил он немножко картавя, но вполне понятно.
– Вы кто? – Я начал узнавать эту бородушку, высокие залысины на лбу, видные из-под бобровой шапки.
– Позвольте представиться! Ульянов-Ленин. Адвокат.
Точно он. Хитрый прищур, улыбка… Все совпадает. Куда же у него пропал нос? Неужели?..
– Очень приятно! – Я пожал протянутую руку и тут же ее отдернул.
– Что же вы, батенька, пугаетесь?! Сифилис не передается через рукопожатия! А нынче его и лечить научились. Один архиважный укол… Только вот ждать долго… – Ильич тяжело вздохнул.
– Я врач, я знаю, как передается спирохета.
Вся очередь стоит в мертвой тишине, только и слышится хруст снега и стук каблуков.
– А у вас?.. – Тут я замялся, не зная, как сформулировать корректно вопрос. А главное, деликатно. – Нейросифилис? Спирохета уже в мозговых тканях?
– Парасифилис! – наставительно произнес Ильич. – Употребляйте правильные термины! А еще доктор…
– Да какой он доктор?! – заволновалась очередь.
– Взял врачебный чемодан и изображает из себя невесть что!
– Шарлатан…
– Вперед пролезть хочет, за уколом. Первым быть!
– Гнать его в шею!
Меня начали выталкивать из очереди, почему-то разворачивая против своей оси все сильнее и сильнее. Санкт-Петербург закружился в каком-то странном танце, картинка погасла. И тут же зажглась снова.
Я лежал раздетый, в кровати, рядом ходил кот. И нет, это не была спальня княгини. Я очнулся в своей московской комнате образца двадцать третьего года. Я посмотрел на мурмяу. Да это же мой Барсик!
– Бас! Ах ты…
Я чуть не выругался матом от чувств, которые меня начали обуревать.
– Тварь полосатая? – по-русски заговорил со мной кот. – Усатый плут?
– Сейчас же! Слышишь? Сейчас же объясни, что происходит!
– Вот прямо сейчас?
Кот запрыгнул мне на грудь, я попытался дернуться и с ужасом понял, что… опять парализован. И дышать мне от туши мейн-куна становится все тяжелее и тяжелее. Я начал задыхаться. Как в тот раз.
– Сей… час же… Грх… грх…
Перед глазами появилась красная пелена.
– Уже можно? Начинать?
Тварь такая…
– Грх…
И тут я проснулся. В ужасе и холодном поту. Сходить, что ли, в церковь и свечку поставить? Ну не могут такие сны просто так приходить!
Со мной случился сон во сне. Бывает. Говорят, большей частью так только кажется. Конечно, он был вызван исключительно думами о работе и телеграммой Романовского. Надо заканчивать обзоры Машука и возвращаться. А то там человечество пора спасать, а я тут занят непонятно чем. Вернее, понятно чем, но хорошего, как говорится, помаленьку.