Клыки Судьбы
Шрифт:
А потом Лесовик закричал. Страшный вой, от которого обычные смертные тотчас потеряли бы барабанные перепонки в ушах. Кошмарный рык, в нотах которого ощущалось ревущее пламя. Страшный звуковой удар, сильнее конной атаки десятка тяжеловооруженных рыцарей, опрокинул Круг Сильных.
Фигура упала на бок и кубарем покатилась, подпрыгивая через лесные деревья. Круг покатился вопреки всем законам физики - не вдоль оси, а поперек. Ломая сосны и вырывая целые горы кустарника, хомункулюсы с испуганным воплем пропали где-то в чаще. На поляне остались только мелкие капельки крови
Дед потрогал бесхозный язык большим пальцем босой ноги. Затем криво ухмыльнулся и с наслаждением почесал подбородок.
– Во как надо!
– гордо заявил он самому себе.
– А то припрутся тут неместные, погалдят без толку, настроение испортят, тишину вспугнут. В лесу должна быть тишина и спокойствие.
Вдруг померкло солнце. Очень резко, будто на него набежала громадная непроницаемая туча. Черный диск спрятал под собой светило, над лесом воцарилась темнота. Лишь вдалеке поблескивало - хомункулюсы стреляли молниями, пытаясь сбалансировать вращение или остановиться.
– Что за дела?
– нахмурился Лесовик.
– Кто такое страшное заклятие проделал?
Солнце засияло точно также внезапно, как померкло несколько секунд назад. Горячие лучи устремились вниз, осеняя горизонт в золотистые тона.
– Вот же дура дубовая, - с сожалением и горечью вымолвил дед, уставившись на север.
– Придется тебя проучить. Это ж ты против Законов опять пошла!
Он широко развел грязные руки и запрокинул голову. Послышался хлюпающий звук, словно что-то большое раздирает маленькую плоть изнутри. Кожа старика трескалась, кости и череп расширялись, подавались в стороны, приобретали другие очертания. Внешность Лесовика таяла свечой. Голова разошлась очень широко, нос расплющился и далеко выдвинулся вперед. Зубы хищно оскалились и выросли на добрые пол-локтя. За считанные мгновения дух вырос в двадцать раз от своего прежнего вида. Сейчас он был размером примерно с Круг Сильных, если не больше.
– На север, - хриплым рыком сказало существо.
– Они покатились на север. И мне туда нужно.
Зашуршали, раскинулись громадные черные крылья. Черный же чешуйчатый хвост ударил по основанию пня. Раздался грохот и тихонький звон битой посуды.
– Ну вот, - печально сказал изменившийся дед.
– Вазон разбил, олух старый.
Мощные крылья всколыхнули воздух, поднимая тяжелую тушу над лесным покровом.
– Проведаю свой старый дом, разорву одну неумную ведьму, - донеслись последние слова.
– И обратно в лес вернусь. Тут экология получше старой будет.
Хатланиэлла напряженно всматривалась в чертеж на обломке коры. Она настолько наполнилась ненасытной энергией Трешки, что чувствовала будто может летать. Внутри королевы щебетали мелкие птички, душа рвалась куда-то на свободу. В ушах оглушительно грохотали многочисленные тамтамы. Перед глазами струился каскад разноцветных фиалок, лилий и гладиолусов. На косу, казалось, выросли дурманящие цветки камелии. Они так завораживающе благоухали,
– Что со мной?
– спросила леди Хатли.
– Что это такое?
Сердце стучало очень быстро. Хотелось вскочить и побежать куда-нибудь на край материка. Броситься с высокой скалы вниз, в яростные волны моря Страсти.
"Страсть… - подумала королева.
– Это страсть - такое чувствуют обнимая мужчину. Нет, это не она. Это что-то другое, что-то очень приятное, почти неземное".
Она представляла себе как медленно падает в море. Соленый ветер рвет на ней одежду. Тело погружается в холодные объятья изумрудной воды. Поднимаются белоснежные брызги пены, шелковый песок морского дна щекочет босые пятки.
– Это любовь, - вдруг догадалась она.
– Трешка, это ведь любовь?
Кабан философски пожал плечами. Во рту он держал длинную травинку осоки и флегматично ее пожевывал.
– Ты меня любишь?
– спросила королева. Она задавала этот вопрос сотням мужчин. Большинство из них потом становились хомункулюсами. Кто-то не поддавался, кто-то мгновенно падал перед ней на колени. Но все отвечали одно и то же: "я тебя люблю".
А Толстяк ответил совершенно другое:
– Нет, не люблю.
– Что?
– глаза Хатланиэллы едва не вылезли из орбит. Десятки и сотни красивейших мужиков лизали пыль на ее туфлях. А этот толстый боров говорит, что… - Ты меня не любишь?
– Настоящий благочестивец должен любить только Священное Расписание, - спокойно ответил Трешка.
– Мы с тобой согрешили. Когда насадим в этом мире настоящую Веру - пойдем исповедоваться и будем соблюдать десятикратный пост. Так что не люблю…
Он даже не подозревал: только что расплавившееся сердце королевы черствеет вновь. И на этот раз обрастает ядовитыми шипами.
Если у леди Хатли несколько минут назад и были какие-то шансы превратиться в нормальную чувствительную женщину, но сейчас они пропали навсегда. Единственный мужчина, к которому прикипела душа, оказался всего лишь похотливой свиньей.
Ноздри обиженной Хатланиэллы трепетали как паруса под штормом. Ярость клокотала в ее голове. Казалось, еще несколько добавить пара, и крышка слетит. Но королева не даром многие годы совершенствовалась в заговорах и черной магии.
"Убей только Бабу, - подумала она.
– А там и тебе недолго жить осталось. Я тебя растопчу, раздавлю своей униженной любовью, милый-любимый".
Вслух леди Хатли сказала только:
– Сейчас я немного поколдую и мы отправимся уничтожать мою мамочку. Подожди.
Она попыталась поцеловать Толстяка. Но Трешка, утолив свою пятидесятилетнюю жажду, всего лишь отвернулся. Это усилило унижение и добавило королеве злости.
Ведьма вернулась к созерцанию колдовской фигуры, вырезанной перочинным ножиком на коре. Взмахнула рукой и ткнула пальцем, на котором вновь устроился мышехвост, в кусок древесины. Линии многоугольника замерцали таинственным светом. По дереву пробежали миниатюрные молнии серебристых тонов. Фигура поднялась из руки Хатланиэллы и повисла в воздухе перед ее лицом.