Ключ Неба
Шрифт:
Как Тиёко.
Он делает шаг в пустую комнату. Нюхает воздух.
Чувствует ее запах.
Это комната Тиёко.
Ань делает глубокий вдох, задерживает в себе ее запах. Потом быстро выходит в холл, чтобы продолжить поиски.
Этажом ниже – еще две пустые спальни. Кабинет. Ванная.
Ни души.
Ниже. Кухня. Комната для чаепитий. Еще одна ванная. Гостиная с камином в западном стиле. Оранжевые язычки пламени с веселым потрескиванием пляшут на поленьях.
И здесь на круглой подушке-пуфике сидит маленький
– Здравствуйте, – произносит он по-японски.
Ань не сводит глаз с меча. Поднимает руки.
– Прошу прощения, сэр. Я не знаю вашего языка. Он произносит это на мандаринском наречии. Тиёко его понимала. Может, и незнакомец поймет?
– Ничего. Я знаю ваш, – на китайском отзывается мужчина. Теперь он разглядывает ожерелье у Аня на шее. Высушенные кусочки кожи. Уши. Волосы.
– Меня зовут Ань Лю. Я Игрок 377-й Линии. Шань. Нижайше прошу простить, что ворвался к вам в дом вот так. Я боялся звонить в дверь. Думал, вы не дозволите мне войти. Аню трудно говорить таким учтивым языком. Приходится сосредоточиваться и прилагать много усилий. Гораздо больше, чем он рассчитывал. Как же Ань презирает все эти формальности! Но нужно держать себя в руках. Нельзя показаться высокомерным. Голос его звучит ровно. – Меня зовут Нобуюки Такеда. И да, я бы не дозволил тебе войти. Если не сказать хуже.
Он тянется к катане. Берется за рукоятку, но не поднимает меч.
– Кто вы… Кем вы приходитесь Тиёко? Вы ее отец?
– Она моя племянница.
– Прошу прощения, господин Такеда. Но я должен сказать вам, что ваша племянница мертва.
Нобуюки вскакивает с колен. На этот раз меч взвивается в воздух. Даже с другого конца комнаты Ань видит на глазах мужчины слезы.
– Говори. Быстро. Правду. Я услышу, если станешь лгать.
Ань коротко, но почтительно кивает.
– Она погибла в Стоунхендже. Я был там. Когда земля начала двигаться, один из мегалитов упал прямо на нее. Раздавил половину тела, от талии и ниже. Она умерла мгновенно. – Ты видел это? – Голос Нобуюки спокоен, ровен, требователен. В нем не слышно ни страха, ни печали.
Лишь по щеке стекает слеза.
Ань мотает головой.
– Нет, не видел. Я был без сознания. Мне в голову выстрелил другой Игрок. Кахокийка. – Он указывает на звездообразные стежки на виске. – Если бы не железная пластинка вот тут, я тоже был бы мертв.
– А другие Игроки?
– Одного зовут Яго Тлалок. Ольмек. Он Играл вместе с кахокийкой. Там был еще один, не Игрок, но тоже на стороне кахокийки. И его, кстати, тоже убили.
– А ты? Ты Играл вместе с Тиёко?
Нобуюки в замешательстве. Он знает, что Тиёко никогда бы не согласилась на союз в Игре. Она всегда была одиночкой.
В этом заключалась ее сила.
Ань снова мотает головой.
– Строго говоря, нет. Но у нас было… взаимопонимание.
Отношения.
Он едва
– Ты знал, кто она такая? Вне Игры?
– Такеда-сан, – Ань использует японское почтительное обращение, одно из немногих слов, которые он вообще знает по-японски. – Не существует никакого «вне Игры». Тиёко говорила мне, что она играет на жизнь. Думаю, эти слова имели для нее очень много значений. В том числе и то, что Игра захватывает тебя целиком. Захватывает всю твою жизнь.
Расстаться с Игрой значит расстаться с жизнью.
Нобуюки чуть расслабляется, вновь опускается на колени. По-прежнему сильно сжимает рукоять катаны. Услышанное интригует его.
– Расскажи. О том времени, когда вы были вместе.
– Я познакомился с вашей племянницей в Игре. Это была наша первая стычка после Вызова. В хозяйственном магазине. Никто не победил. Она была потрясающе быстрой. Сила ее ци просто ошеломляла.
– Знаю.
– И заражала.
– Объяснись.
– Я болен, Такеда-сан. Таким меня сделала моя Линия. У меня тик. Жестокий и очень болезненный. Хуже всего то, что он влияет и на мысли, и на действия. Результат жуткого детства.
Из меня вырастили чудовище.
– У всех Игроков было трудное детство.
– Но не настолько.
– Ты прав. Не все становятся чудовищами.
– Вы же любили ее, не так ли, Такеда-сан? Она знала, каково это – быть любимой?
– Я люблю ее, Ань Лю. Даже если ее больше нет. И хотя ее больше нет, я люблю ее еще сильнее.
Подбородок Аня падает на грудь. Он видит волосы Тиёко, обвивающие его шею. Ее уши. Сморщенные кусочки кожи – ее веки.
– Как и я, – тихо отвечает Ань. – Удивительно, но она отвечала мне тем же. Тиёко была первым, может быть, даже единственным человеком, который меня любил. За всю мою жизнь.
– Если ты болен, почему я этого не вижу? Где тик, о котором ты говоришь?
Ань поднимает голову. Смотрит Нобуюки прямо в глаза. Потрескивает огонь. Кроме этого, в доме не раздается больше ни звука.
– Она излечила меня. Ее ци исцелила тик. Ее любовь меня спасла.
Нобуюки поднимает меч и нацеливает его в горло Аня.
Между ними четыре метра.
– Что тогда висит у тебя на шее?
– То, что я смог спасти. То, что осталось от вашей племянницы.
То, что она мне вручила и что продолжает меня спасать.
– Ты что, срезал это с ее тела? Осквернил его? – рычит Нобуюки. – Простите меня, господин Такеда. Но она разрешила бы мне это сделать. Клянусь. Я бы никогда так не поступил, если бы думал иначе.
У Нобуюки дергается глаз. Ань не имеет права ни в чем его обвинять. Ань видит, как усилием воли мужчина справляется с чувствами.
Тон его голоса неуловимо меняется.
– Ты сказал, что моя племянница Играла на жизнь. Я знаю, что это правда. Но я должен спросить: а на что Играешь ты, Шань?