Ключ от башни
Шрифт:
— Как мило, что вы так говорите, мадам Шере, — сказал он в конце концов. — Во всяком случае, в этом вопросе я с вами полностью солидарен. Уже давно моим желанием было облечь мальчика во что-нибудь более приемлемое. Ничего слишком официального, вы понимаете, — никаких блейзеров, теннисных костюмов, ничего с серебряными пуговицами и пряжками. Что-нибудь элегантно-небрежное, вот как я себе это представляю. Он будет восхитителен в спортивной рубашке и джинсах от какого-нибудь кутюрье.
Малыш буркнул достаточно дружелюбно:
— Может, хватит, а?
Позволив своим глазам возвестись
— Не Эмерсон ли сказал, что никакое духовное блаженство не может сравниться с физическим наслаждением от идеально сидящего костюма?
На это Малыш искоса взглянул на Беа и продемонстрировал нежданное умение подковыривать напыщенность своего начальника, ответив:
— Похоже на него, это точно.
Риети перехватил взгляд искоса, и уголки его губ скривились.
— Мне не понравится, если вы вскружите ему голову, — сказал он Беа. — Ему привычнее получать комплименты только от меня.
— Вы говорите так, словно он хорошо выдрессированный Лабрадор.
— Фи, мадам, фи!
Беа снова обернулась к парню:
— А вы, Малыш? Неужели вам нечего сказать в свою пользу?
— Мне? — переспросил он недоверчиво, словно никто никогда не предлагал ему сказать что-то свое.
— Да, вам. Расскажите нам что-нибудь о себе.
Будь это возможно — но его прическа ничего подобного не допускала, — Малыш, по-моему, поскреб бы у себя в затылке, наподобие батрака в фарсе из крестьянской жизни.
— Я могу рассказать анекдот, — сказал он нерешительно.
— Да, пожалуйста. Давайте послушаем анекдот.
— Мадам Шере, — томно произнес Риети рядом со мной, — очень не рекомендую. Абсолютно. Анекдоты Малыша, как правило, не подходят для смешанного общества.
— К чему такая чопорность? Я наслышалась рискованных анекдотов. Рассказывайте ваш анекдот, Малыш, — сказала она, наклоняясь к нему почти нежно.
— Ну, этот не такой чтоб неприличный.
— Не надо извиняться, — сказала Беа. — Мне нравятся всякие.
— Ну тогда ладно, — сказал Малыш и прокашлялся. — Вот, значит, два лимузина встречаются посреди моста, а он, понимаете, узкий, и не разъехаться. Ну, они останавливаются друг против друга, и оба… оба водителя — как вы там их называете? Шоферы… так оба шофера вылазят из своих лимузинов и идут к середке моста. И первый шофер говорит второму шоферу: «Знаете, старина»… это же в Англии, так? Я сказал, что это в Англии?
— Бога ради, не тяни! — прикрикнул Риети.
— Нет-нет, — сказала Беа. — Вы его так собьете. Продолжайте, Малыш. И не торопитесь.
— Угу, ну, значит, происходит это в Англии. Ладно, значит, первый шофер говорит второму: «Знаешь, старина, извиняюсь, но придется тебе дать задний ход». А второй шофер, значит, поглядел на него и говорит: «Так, значит? А почему же это я должен давать задний ход?» А первый шофер говорит: «А ты знаешь, кто у меня в лимузине?» — «Нет. А кто?» И первый шофер говорит: «Леди Диана, вот кто». Тут, значит, первый шофер… да нет, второй шофер говорит: «Это верно? Леди Диана, да неужели…»
Тут кое-что внезапно помешало продолжению анекдота — огромный автопоезд, который незаметно подобрался к нам, скрытый выступом обрыва,
— Так вот, — продолжал он, — значит, он говорит: «Так ты просто пойди со мной, любезный», и он ведет этого… ну… первого шофера назад к своему лимузину, и он открывает дверцу, а там внутри сидит королева, ну, королева Англии, ясно? И ну… этот… ну, второй шофер показывает на королеву… которая просто сидит там, понятно, никого не трогает — и он говорит первому шоферу: «А это что, по-твоему? Кусок дерьма?»
Наступила долгая пауза. Хотя глаза малыша по-собачьи умоляли Беа понять соль, секунды две она никак не реагировала. Затем внезапно громко засмеялась, рассыпавшись, на мой слух, довольно вымученными и довольно жестяными «ха-ха-ха», и каждое «ха», казалось, прыгало через ручей по озаренным солнцем камушкам.
Риети смерил ее холодным взглядом:
— Вы меня поражаете, мадам. Я никак не ждал от вас такого отклика на столь низкий, вульгарный, варварский юмор.
— Послушайте, мсье Риети, — сказала Беа со злокозненной улыбкой, — не хотите же вы сказать, будто никогда в свое время не смеялись над каким-нибудь идиотизмом, над чем-то, что рассмешило вас именно своей идиотичностью?
— Нет, никогда. И позвольте заметить вам, мадам, что мое время — теперешнее время.
— Ну а мне это показалось очень смешным, — сказала Беа. — И Малыш прекрасно знал, когда рассказывал, что это полный идиотизм. Ведь верно?
— Э… угу, само собой, — буркнул Малыш с сомнением.
— Ну вот видите, — сказала Беа, обернувшись к Риети. — Вы держите его на слишком коротком поводке. Возможно, у него есть таланты, о которых вы даже не подозреваете.
— Не думаю, мадам. Малыш — милый, бесхитростный мальчик. Когда я с ним, у меня возникает ощущение, будто вся кровь во мне обновилась. И я не желаю, чтобы вы или кто-нибудь еще внушали ему всякие глупости. Вам ясно?
— Уверяю вас, у меня и в мыслях ничего подобного не было. И обещаю больше не внушать ему всякие глупости. Как у вас говорится: умереть мне на этом самом месте?
— Будем надеяться, что без этого обойдется, — сказал Риети, а затем, как и следовало ожидать, добавил: — Пруст, я знаю, как всегда, окажется уместным и безошибочным. — Он полистал томик, прежде чем открыть его окончательно на одной странице и прочесть: — «Ну а что до скульптора Ски, — именуемого так, поскольку им трудно было произносить его польскую фамилию, а к тому же он и сам, начав вращаться в неких сферах, изображал нежелание, чтобы его ассоциировали со вполне респектабельными, но довольно заурядными и многочисленными родственниками, — то он в сорок пять лет и при откровенной безобразности обладал каким-то мальчишеством, взыскующей мечтательностью, плодами того, что до десяти лет он был на редкость обворожительным вундеркиндом, баловнем всех дам».