Ключ от двери

Силлитоу Алан

Брайн думал, что этот день так и не настанет, но сей­час, когда мощный мотор грузовика с ревом нес их к Гунонг-Барату, его вдруг охватило какое-то безразличие и он уже почти не волновался. Напротив, как ни странно, когда синие, пестреющие тенями облаков рисовые поля развернулись перед ним, убегая на восток, на него нахлы­нули мысли и воспоминания о Ноттингеме, которые совсем успокоили его. Он был немного озадачен этим, нахмурился, пригнулся, чтобы ветер не задул огонь, и закурил сига­рету. Ему вспомнилась Полин: высокая и какая-то задум­чивая, она шла по тротуару широкой улицы; после родов она похудела, и от этого лицо ее стало еще выразительнее. Четыре долгих года после школы он работал и ухаживал за Полин,

а потом женился на ней, и теперь ему пришла в голову мысль: я связан, хоть никогда не ощущал этого по-настоящему, потому что даже тогда, когда я спал с ней, приезжая в отпуск, мне казалось, будто я урвал украдкой что-то недозволенное. Даже когда родился ребенок, не­многое для меня изменилось; отчего же я все-таки женился на ней? Не нужно было, наверно, этого делать, да я ведь и не прожил с ней столько, чтобы самому понять, рад я или нет тому, что женился на ней. Не пойму даже, рад ли я этому, по крайней мере так, как должен бы радоваться.

Жаркие лучи солнца, словно пронзавшие череп насквозь, несмотря на прохладный ветерок, прогнали его видения, и он стал любоваться красочными пейзажами Малайи, мель­кавшими, как кадры волшебного фонаря. Они доехали до взлетной дорожки, и, после того как сел какой-то самолет, грузовик резко рванулся вперед. Бейкер упал на мешки.

— Эй, ты, подонок! — заорал он. — Думает, что везет каких-нибудь летчиков. И на черта ему понадобилось под­нимать нас чуть свет? А мне такой замечательный сон снился — еду я на мотоцикле по Кенту с красивой дев­чонкой. А здесь никакой цивилизации.

— Брось, — проворчал Керкби. — На нервы действу­ешь. И на кой хрен ты тогда поехал, если не хотел?

— На земле и на небе порой случаются вещи настолько странные, что они необъяснимы с помощью вашей фило­софии, Керкби.

Бейкер вовсе не хотел насмехаться над Керкби, но он так щурился (на самом деле это объяснялось просто-на­просто плохим зрением) и говорил таким высокомерным тоном, что люди, которые не знали его и не могли разо­браться в его настроениях, часто злились.

— Послушай, ты, — отозвался Керкби, — помолчи, а не то как ткну штыком прямо в твою вонючую философию...

— Скажи спасибо, что ты здесь, — отозвался Брайн. — Нам всем ведь пришлось из-за тебя наврать с три короба.

Бейкера накануне отвели в дежурку, его обвинили в не­повиновении сержанту, который сказал, что им нельзя бу­дет везти домой чемоданы. Тогда полказармы связистов пошло за ним и поклялось, будто видели, как сержант ударил Бейкера. Только после этого его отпустили.

Серебристые деревья на каучуковой плантации, росшие в строгом геометрическом порядке, тянулись на целые мили по обеим сторонам дороги, и, когда грузовик снова вы­рвался на открытую равнину, в нос им ударил гнилой запах ила с берегов широкой, мелководной, почти неподвижной реки. Грузовик прогромыхал по расшатанному понтонному мосту, и Джек Валлиец шутливо крикнул «ура», когда они выбрались на шоссе. Темные, крытые пальмовыми листья­ми лачуги малайской деревушки стояли в стороне от до­роги, каждый новый изгиб которой приближал их к Гунонг-Барату; в лучах полуденного солнца темно-зеленые уступы карабкались вверх к острой вершине, упершейся в массу белобрюхих облаков.

— А красиво. — сказал Брайн Нотмэну. — Никогда бы мне не видать этого, если б я не уехал из Ноттингема.

— Все относительно. — сказал Нотмэн. — Когда мы стояли под Лондоном, я, бывало, любил бродить в Ист-Энде по Уайтчепелу и Бетнал Грину — и назад вдоль Кейбл-стрит. Почему-то они волновали меня, эти улицы. А видел ты рынок Петтикоут-лейн? Он тоже красивый. Надо тебе пожить в Лондоне, когда вернешься. Найти там работу.

— Я бы и сам не прочь. Никогда не любил долго на одном месте сидеть. Там, наверно, много разных машино­строительных фирм, вроде той, где я работал.

— Конечно. Ты ведь

молодой. А жена твоя не будет против такой перемены?

— Нет, раз я так захочу, — сказал Брайн.

Они, точно сквозь туннель, проскользнули по широкой главной улице Балик-Кубонга и снова выехали на дорогу. Свернув влево к Пенунджоку, грузовик чуть не наскочил на бензоколонку.

— Надо бы проверить этого мерзавца, имеет ли он право машину водить, — сказал Керкби.

Заросли каучуковых деревьев стали гуще, потом грузо­вик повернул к северу по немощеной дороге, и слева от них осталась маленькая речушка — они определили по карте, что это Сунген-Паван. Дорога оборвалась у края джунглей, как будто ее строители вдруг бросили свои ин­струменты и отказались идти дальше в непролазную чащу. Брайну так не терпелось спрыгнуть на землю, что он чуть не вывалился из кузова.

— А все-таки он живьем нас довез.

Грузовик развернулся и скрылся за деревьями, где было шоссе, еще до того, как громкие проклятия солдат достигли ушей мрачного водителя. Брайн поднял свой ве­щевой мешок, поправил его на спине. Все они были в ру­башках защитного цвета, в брюках, заправленных в высокие сапоги, в панамах. У каждого за плечами мешок, одеяло и плащ, а поверх мешка, как на рождественской елке, висели фляжка, сверток с едой, нож и винтовка. Брайн с минуту молча смотрел на джунгли, словно недо­умевая, что он здесь делает и зачем ему понадобилось вхо­дить под эти деревья, откуда доносился лишь звук падаю­щей воды, точно злобный призыв к мщению. Так вот они, джунгли. Он усмехнулся. А где же все эти тропические ра­стения из цветных фильмов, где попугаи, перелетающие с ветки на ветку? И как насчет Тарзана, Мартина Рэтлера. Алана Куотермэйна и Джима из джунглей? Не то чтоб я очень верил всему этому, особенно когда вышел из школы. Джунгли были темно-зеленые, однообразные, пол­ные мрака и негостеприимных, застывших в неподвиж­ности деревьев.

Они продвигались по руслу ручья гуськом. Брели мед­ленно, пошатываясь под тяжестью ноши. Часто, наступив на скользкий подводный камень, теряли равновесие, и в первые же дни каждому довелось искупаться в ледяной воде. Уступы поменьше, примыкавшие к главной вершине, были высотой до двух тысяч футов, и на склонах виднелись заросли, казавшиеся непролазными.

— Я бы не прочь оказаться сейчас в Кью-Гарденз, — сказал Бейкер и, поскользнувшись, шлепнулся в воду, он был похож на плот, на котором плавали его тюк, винтовка и панама. Брайн помог ему выкарабкаться.

Предполагалось, что за старшего будет Оджесон, вы­сокий, худой, светловолосый человек, недавно выучившийся на зубного врача и выглядевший немного солиднее, чем остальные, которым было лет по двадцать. Но на первом же привале Нотмэн довольно твердо, хотя и уважитель­но, сказал:

— Если вы не возражаете, сэр, теперь я вас поведу. Мне уже приходилось ползать по джунглям. Так нам бу­дет легче.

Оджесон согласился:

— Я и сам собирался предложить это.

Он снял с погонов оба колечка — знаки отличия — и засунул их в пачку с сигаретами. Они продолжали идти, меняясь время от времени местами и осторожно ощупывая ногами дно ручья. Склон медленно поднимался, ветви деревьев были не слишком густые, и сквозь листву прони­кали лучи солнца, так что снизу до пояса их сковывал хо­лод, а рубахи прилипали к потному телу.

Брайна радовали эти трудности, он двигался осторожно, твердо ставя сначала одну ногу и только потом отрывая от земли вторую. Мешок натирал ему плечи, паек выдали консервами, и банки больно упирались в спину. Они ожи­вленно болтали, время от времени по ущелью разносился смех, даже Бейкер в конце концов стал ступать увереннее и развеселился. В первые часы это было похоже на обык­новенную прогулку по лесу, а когда ручеек превратился в большой прозрачный водоем, они разделись и полезли в воду.