Ключ от миража
Шрифт:
Сколько времени утекло с тех пор, сколько кассет он, Алмазов, купил и пересмотрел, а ту, самую первую и единственную, помнил до сих пор: документальный фильм на голландском языке про Высоцкого и Марину Влади.
Он глянул на часы — без десяти. Скоро кино начнется. А она опаздывает. Он ее ждет, а она опаздывает. Она похожа на Марину Влади. Он заметил это. Не сразу, но потом, присмотревшись, понял: она точно на нее похожа. Копия.
На «Властелина» этого купила билеты она. Несколько дней они не встречались. А сегодня днем она сама ему позвонила на мобильник. Она гордая, почти никогда сама ему не
«Это сказка, — сказала она. — Моя любимая. Тебе не кажется, что я еще не слишком старая для сказок?» С ней порой было трудно разговаривать. Алмазов вообще считал: она слишком много читала. Если бы она была не такая, а попроще, ему было бы с ней гораздо легче. Но.., тогда бы она была похожа на остальных, и он бы не чувствовал к ней того, что чувствовал. Она была первой в его жизни женщиной (а женщин у него было достаточно). Но она была первой, которую ему хотелось удивить и завоевать, совершить на ее глазах что-нибудь героическое. Например, выхватить зазевавшуюся старушку из-под колес мчащегося самосвала, или сигануть с моста в Москву-реку за утопающим, или спасти ребенка от неведомой грозной опасности, слыша за стеной его отчаянный плач.
Когда они встречались, она шептала ему на ухо: «Ты занимаешься любовью как герой» — и гладила его по голове, словно благодарила. А он.., если кому сказать — его бы на смех подняли, но это было правдой — он в эти мгновения жгуче жалел, что это просто его квартира, его диван, смятые простыни, а не поле боя. И что он просто любит ее, ласкает и берет, а не выносит из-под огня, спасая от полчищ жестоких врагов.
— Олежка, заждался меня?
Он обернулся. Она запыхалась. Видно, бежала от остановки до кинотеатра. Капюшон ее дубленки был откинут. Он видел снежинки на ее волосах. И ее глаза — сияющие, радостные.
— Привет, — сказал он. У него вдруг отчего-то перехватило горло.
— Ты что это осип? Простудился? — значит, она не поняла, что с ним. Как он рад ее видеть. — Ты почему без шарфа? Застегнись.
— Фильм начался, — произнес Алмазов. — Ты почему опаздываешь?
— Троллейбус в пробку попал, там авария в туннеле у «Сокола», — она поглядела на него.
— Я решил — ты совсем не придешь.
— Вот билеты, — она подняла раскрытую сумку. — Идем скорей, а то не пустят.
— Пустят, — сказал он, кладя ей на плечи руки. — Со мной пустят куда угодно, — наклонился и, преодолевая ее слабый протест (она всегда на улице его отталкивала, но он знал, что она хочет, просто так воспитана — по-дурацки или, наоборот, по-нормальному, по-женски), поцеловал.
— Пойдем, — шепнула она.
— Так тянет в кино? — спросил Алмазов. — Сказку смотреть?
Она не ответила.
— Поедем домой, ко мне, — он не отпускал ее.
— Нет, не сегодня, — ответила она. И он понял: его наказывают за то,
— Так тянет в кино? — повторил он. И так как она снова не ответила, сказал:
— Ну, давай билеты.
Она протянула билеты. Он посмотрел на цену: ого, кусается, сто пятьдесят каждый. При ее-то зарплате. У опустевших касс «Варшавы» маячила все та же девчушка в меховой курточке. Рядом с ней был какой-то пацан. Гитара теперь перекочевала к нему.
— Эй, билеты нужны? — окликнул их Алмазов.
— Сколько? — спросил парень.
— Двести пятьдесят каждый, два — пятьсот.
— Олег!
Он услышал ее восклицание — растерянное и смешное. Ну просто смешное и растерянное!
— Берете? — Алмазов поднял руку с билетами высоко, чтобы она не дотянулась. Но она не тянулась за ними.
— Олег, прекрати.
— У меня всего триста, — печально изрек парень. — Машка, у тебя деньги есть?
Девушка Маша вывернула карманы меховой курточки, выпал рубль. — На, бери за триста, — Алмазов сунул парню билеты.
Она, не оглядываясь, быстро шла к остановке. Алмазов догнал ее. Ее сумочка болталась на ремне и все еще была открыта. Она забыла застегнуть «молнию». Однажды у нее так кошелек в метро свистнули — сама призналась. Алмазов нагнулся, положил деньги в сумку. Она вырвала сумку, ускорила шаг.
— Стой! — скомандовал он голосом Сухова.
Она остановилась, не оборачиваясь. Он подошел к ней сзади. Близко, вплотную.
— Ты совершенно невозможный.., ты дерзкий, наглый, — она отворачивалась, — ты…
— Спекуль несчастный, — подсказал он, касаясь губами ее волос.
— Наглый, — повторила она.
— Ужасно. Загнал такие билеты.
— Сумасшедший… Он обнял ее за плечи, зарылся лицом в волосы.
— Ненормальный.., пусти… Он повернул ее к себе. Ее лицо…
Раньше он считал: на улице на морозе под фонарем с девчонками целуются только зеленые пацаны, молокососы, кому пойти больше некуда. У нормальных взрослых мужиков для этих дел есть машины и квартиры. Иначе это просто не мужики. Его машина была тут рядом, на стоянке у кинотеатра. Но он все забыл.
Ровно в восемь Оля Тихих включила в своей комнате телевизор. По каналу «Дискавери» начинался выпуск «Путешествий на край земли». Оля уселась с ногами на диван, сняла надоевшую за день заколку, помотала головой, распуская волосы, подтянула поближе диванную подушку, нащупала пакетик фруктовых леденцов… Прибавила звук. На экране возник ведущий, очень похожий на молодого Крокодила Данди. «Путешествия» в этом выпуске были классные: Непал, предгорья Гималаев. Но сразу же пошел блок рекламы. Оля убавила звук, прислушалась.
В спальне за закрытой дверью ругались родители. В последние месяцы, как только переехали в этот дом, они что-то слишком часто ругались. Сначала Оля сильно переживала из-за этого, а потом привыкла. Ей все надоело. Только вот после таких ссор атмосфера в доме была неважной. Родители не разговаривали друг с другом. Отец возвращался поздно, хмурый, а мама заметно нервничала и часто срывалась на Олю по сущим пустякам: почему на новом свитере — пятно, почему репетитор французского снова звонил и жаловался, почему Оля написала контрольную по алгебре на три балла?