Ключ от снов (Ключи Коростеля - 3)
Шрифт:
Она помолчала и вдруг неожиданно с грустью улыбнулась.
– Но если она присутствует в тебе на равных, то ты этому человеку - чуть ли не мать. По духу, - поспешно добавила она, видя, как у ее внучки открывается рот.
– В этом, кстати, нет ничего плохого, кроме, думаю, известных запретов, на которые, к примеру, волшебники вообще не обращают внимания, но люди придают им чуть ли не священное значение.
– Ты имеешь в виду брак?
– спросила волшебницу внучка, к которой, похоже, в один миг вернулось ехидство, в немалой степени свойственное этой натуре.
– И да, и нет, - быстро проговорила волшебница.
– Главное здесь в том, что этот
Эти слова поразили Эгле как гром среди ясного неба. Она остолбенела и почувствовала, что навряд ли теперь когда-нибудь сможет выговорить хоть одно слово.
– Ты ведь, кажется, испытываешь симпатии к этому парню, верно?
– Я... не знаю...
– смешалась Эгле. Эта бабушка всегда умудряется все знать, даже то, что подчас и ей самой еще пока не ясно, в сердцах подумала девушка, чуть не рассмеявшись, и вдруг ей стало холодно и страшно. Она неожиданно поняла до конца, почему старая друидесса вдруг решила открыть ей эти тайны, и ледяной озноб пронизал все ее существо до самого дна души. Она зябко повела плечами и в растерянности оглянулась.
– Где мы, бабушка Ралина?
– Это наш с тобой последний разговор, - вздохнула старая волшебница и поднялась с маленького отесанного пенька, которых вокруг было натыкано в изобилии вместо стульев.
– Прощальный...
– добавила она.
– В известном смысле меня с тобой уже нет.
– Но ведь я вижу тебя и осязаю, - робко подняла на нее глаза внучка.
– Это - только видимость. Иллюзия, - улыбнулась друидесса.
– Но это не страшно. Мне не страшно уходить сейчас. Сейчас, когда у меня есть ты. Такая...
Последнее слово друидесса произнесла с чувством нескрываемой гордости, и это была гордость за нее, Эгле, маленькую и жалкую девчонку, знающую лишь несколько простеньких заклинаний и не осознающая еще себя как подобает волшебнику в этом запутанном и жестоком мире.
– Ну-ну, - ласково подбодрила ее уходящая из мира людей волшебница.
– Я за тебя спокойна. Ответь мне лишь: что ты думаешь обо всем этом? О Яне?
– Не знаю, - покачала головой Эгле.
– Мне он очень нравится... нравился...
– сама не зная почему, поправилась она.
– Но теперь мне кажется, что это чувство было какое-то странное... словно он казался мне каким-то маленьким, беззащитным... все время хотелось его ободрить, поддержать.
Она замолчала, а затем исподлобья взглянула на старуху с затаенным ужасом.
– Ты думаешь, бабушка, это чувство такое...
– Материнское? Это ты хочешь сказать?
– друидесса чуть не расхохоталась. Ну, сама подумай, откуда этому взяться в тебе - молодой, глупой, непослушной девчонке, за которой самой нужен глаз да глаз? Разве такое может быть?
– Наверное, не может, - тихо произнесла девушка.
"Смятение чувств", - подумала старая волшебница. "Это ничего. Она сама найдет для него выход, а я только ее слегка подтолкну. Я знаю, что этот путь светел. А на другие меня уже не остается".
– Вот видишь, мой птенчик, моя ласточка, моя глупая дурашливая змейка! улыбнулась Ралина, собрав все свои ускользающие силы души и тела.
– На свете не бывает такого. Просто не бывает. Поэтому будь покойна - это вовсе не то, что ты подумала, - солгала она, может быть, впервые в жизни - от чистого сердца и с твердой уверенностью, что эта ложь - непременно и исключительно во благо. И тут же почувствовала, как в глазах у нее на мгновение потемнело, а затем - снова и снова.
"Вот оно", - с грустью подумала Ралина. "Вот
– Что с тобой, бабушка: - Эгле тревожно смотрела на друидессу, ей только что показалось, что та слегка покачнулась.
– Ничего, моя хорошая, - медленно проговорила Ралина сухими, стремительно белеющими губами.
– Теперь тебе нужно будет уйти, но помни: возможно, сегодня ты, наконец, увидишь свою судьбу. Того, кто привиделся тебе тогда, в Зеркале Валанда, только лишь темной фигурой. Мне даже кажется, что этого человека ты уже видела прежде, и не раз. Порой...
– старая друидесса почувствовала, что сердце ее тихо начинает куда-то опускаться, и судорожно вздохнула, ловя остатки сил.
– Порой темное - это не то, что нам кажется. Порой это просто - кусочек света, всегда освещенный другим светом, неизмеримо большим, и оттого - не столь заметный на его фоне. Но зато он хорошо виден во тьме. Попробуй в этом темном разглядеть чистое, искреннее и доброе. Я думаю, ты сможешь...
А теперь, - прошептала старая волшебница Ралина, Верховная друидесса балтов и полян, - мы должны проститься. Время мое на исходе. Скорее, ты должна повернуться и увидишь перед собой тропинку. Торопись - ее уже охватывает огонь, а тебе со мной еще очень рано.
Эгле бросилась к друидессе, но тут же натолкнулась на невидимую стену. В ярости она прошептала несколько слов, в воздухе ниоткуда полетели искры, раздался гул, но прозрачная преграда не пускала ее.
– С этим еще не совладал никто, - усмехнулась старуха.
– Иди, мое дитя. Прощай и помни - я очень любила тебя.
И она исчезла.
Некоторое время Эгле смотрела туда, где только что был самый близкий и единственный родной ей на земле человек, но костер погас, и вокруг него начала сгущаться тьма. Тогда она повернулась и в слезах кинулась бежать по открывающейся перед ней тропинке, которую следом за ней тут же охватывало пламя. Она увидела перед собой высокий огонь, но, не сбавляя шага, пошла прямо в пламя, обезумевшая от горя и острой жалости к старой друидессе и к себе, а еще - к небу, к земле, ко всему на свете, что теперь осиротело вместе с ней. Она прошла огонь, который только опалил ее одежду, и внезапно очутилась в сгоревшем лесу, покрытом черным от копоти снегом. Тогда Эгле обернулась, но перед ней был только один бесконечный лес с торчащими черными стволами сосен, и ничего больше. Она медленно опустилась наземь, привалилась к обгоревшему стволу, обхватила колени и спрятала в них голову, чтобы только больше ничего не видеть, не слышать и не чувствовать. Так она сидела неизвестно, сколько времени, пока ее не отыскал Травник.
Ощущения возвращались к нему медленно. Наверное, минула целая вечность, прежде чем он вновь стал слышать и даже немного видеть. В голове перестало шуметь, пелена перед глазами прояснилась, и Збышек даже нашел в себе силы, чтобы попытаться оглядеться. Но перед глазами были только одни обгорелые бревна и черные пни, над которыми курился дым. С чувствами вернулась и боль, тупая и вяжущая во всем теле, кроме лица - оно горело остро и нестерпимо.
Март почувствовал, как силы вновь стремительно его покидают, и у него только и хватило самообладания, чтобы не упасть ничком наземь, в пепел и золу, а медленно опуститься на колени. В глазах его побежали, засверкали разноцветные круги, и вдруг он увидел внимательные и печальные глаза над темной повязкой, скрывающей всю нижнюю часть лица.