Ключ от снов (Ключи Коростеля - 3)
Шрифт:
Твой свет, как меч, а меч, как луч, тебя огнем зажжет.
Но слово, мягкое, как воск, спасенье принесет
Однажды...
– Откуда ты знал эти слова, еще тогда - в замке?
– прошептал пораженный Збышек. Он буквально пожирал глазами незнакомца, его охватило страшное возбуждение, даже губы дрожали так, что он еле сумел с ними справиться.
– Рано или поздно все становится известным. Даже мысль неизреченная, заметил незнакомец.
– Все в руках Провидения, и оно может направить любую руку, а с добрым ли, с дурным ли помыслом - не нам судить.
Март хотел возразить, но Шедув мягко приложил
– Тсс... Ничего не говори, человек по имени Збышек. Слова в твоем нынешнем положении для тебя - чистый яд. В этом лесу ты совершил чудо, потому что спас друзей, и потому ты должен выжить. Теперь - есть ради чего.
И человек в черной полумаске вдруг ему улыбнулся. Маска скрывала лицо отпущенника, но Збышек прочел улыбку по глазам. Он попытался приподняться, и в ту же секунду с ужасом увидел, что черная полумаска отпущенника начинает набухать кровью, и темно-красные капли уже сочатся наземь. Он с трудом поднял руку и, не говоря ни слова, безмолвно указал отпущеннику на кровь. Шедув покачал головой.
– Это тебе уже только кажется. Это - иллюзия.
– Почему, о, Шедув?
– слабым голосом проговорил Збых, пытаясь понять.
– Потому что все, что связано со мной, отныне уже только кажется, ответил отпущенник, после чего учтиво поклонился молодому друиду, и его невысокая изящная фигура вдруг поднялась на уровень лица Марта и быстро поплыла куда-то назад, удаляясь, тая и истончаясь у него на глазах. Как свеча, подумал Март и успокоенно прикрыл глаза. Хотелось тишины и смерти, поскольку боль, что испытывал сейчас Збышек, становилась уже просто нестерпимой.
Март больше всего на свете сейчас желал зачерпнуть снега и приложить к горящему лицу. Но под его рукой были только пепел и зола. Зола и пепел.
Кругом, куда ни кинь взгляд, по всему лесу лежали поваленные от ударов молний и магического огня обгорелые сосны. Кое-где в небо торчали до половины обугленные стволы, у многих деревьев обгорели и кроны. Заснеженная земля была покрыта глубоким слоем серого бархатистого пепла, из которого то тут, то там изредка все еще пробивались веселые язычки неунывающего огня. И все вокруг было черным-черно.
– Господи, он опять лишился чувств, - громко прошептал кто-то над его головой, но Збышек этого все равно не слышал.
– Это хорошо, - ответил ему другой голос, повыше и печальнее, и неожиданно всхлипнул.
– Да, он просто счастливчик, - заметил первый и тут же прибавил уже более резко и сердито.
– Да перестань ты разводить воду! Он действительно настоящий счастливчик и баловень судьбы, раз сумел выжить после... такого...
– Я не плачу, - ответила девушка и тут же разрыдалась в голос.
– Я просто... я вспомнила...
– Будет лучше, если ты все же мне сейчас поможешь, - рассердился Травник.
– Иначе вся его красота растает как дым. Ты же этого не хочешь, надеюсь, - уже мягче добавил друид.
Эгле не ответила, захлебываясь от сдавленных рыданий. Травник сокрушенно вздохнул и погладил девушку по плечу.
– Видишь ли, девочка.... Боюсь, без твоей помощи мне не справиться. Ты меня слышишь?
Эгле часто-часто закивала, вытирая слезы с лица.
– Ну, вот, девочка, все хорошо. Теперь давай-ка, попробуем его
Эгле ничего не ответила, только покрепче ухватилась за куртку Збышека и тут же всплеснула руками: под ее пальцами обгорелая куртка полезла истлевшими лохмотьями.
– Поспешим же, - нахмурился Травник.
– Мы должны его спасти, и ты мне в этом поможешь, ясно?
Если и есть на свете страшное, то оно неразрывно связано с огнем. Даже вид пепелища на месте некогда кипящего жизнью и людскими голосами дома подобен виду кладбища, где схоронено нечто большее, чем просто место для радостей и горя, любви и смерти, и укрытие от жизненных невзгод, житейских бурь и непогоды. Что же говорить тогда о некогда цветущем лице молодого, полного сил и здоровья юноши, на котором жестокие духи огня справили свою безумную тризну? Лица обгоревших видятся нам порой в страшных снах, в ночных кошмарах, приходят иногда жуткими воспоминаниями средь теплых и ясных дней. Что они хотят сказать нам, о чем предупредить? Только ли о том, что и молодость, и красота - всегда бренны и всегда слишком преходящи? Или о том, что страшное и уродливое особенно заметно в том, что некогда было прекрасным и притягательным? Как знать...
На Збышека было страшно смотреть. Все его лицо было покрыто почти сплошной черной коркой, и непонятно было - то ли это угли и копоть, просыпавшаяся с мертвых деревьев, тревожно шумевших над лежащим друидом, то ли еще живая плоть, которую уже трудно отделить от умершей. Когда Эгле увидела Збышка, распростертого под упавшим на него угольным стволом дерева, она едва не лишилась чувств. Второй раз она чуть не потеряла сознание, когда увидела его лицо. Она стояла над ним, отвернувшись, не в силах видеть это, и никак не могла выговорить хоть слово трясущимися, прыгающими губами.
– Что же теперь нам делать, Симеон?
– наконец произнесла она и не узнала звуков собственного голоса. Травник, стоявший возле молодого друида на коленях, поднял к ней голову и хрипло сказал каким-то чужим, каркающим голосом.
– Делать нечего, девочка.... Давай-ка, берись за это дерево. Видишь, оно грянулось на пень, и сшибло Збыха, но, похоже, не раздавило. Одной бедой уже меньше.
И они вдвоем постепенно освободили Марта из западни, которая неожиданно оказалась его спасением. Сверху на сосновом стволе лежало поперек еще пара бревен гораздо толще, и хотя одно из них надломило сосну, она выдержала тяжесть и спасла Марта, может быть, сама того не желая. А, может быть, дерево знало, что под ним - служитель Леса, и приняло удар на себя?
Растащив бревна, они нерешительно приблизились к Марту, еще не привыкнув к его теперешнему жуткому виду. Лицо молодого друида напоминало страшную морду исчадия тьмы, оно было черно, и вдобавок огонь сыграл с ним дьявольскую шутку на лице, словно навеки, застыла гримаса злобы и коварства. Это был Март наоборот, словно огонь извратил его добрую и светлую сущность, и это было особенно страшным. Но только не для Травника.
Он опустился на колени перед распростертым телом, одним движением разорвал на нем остатки куртки с рубашкой и приложил ухо к груди молодого друида. Затем повернулся к Эгле, и его губы медленно раздвинула странная, даже глуповатая улыбка.