Ключ-стражи

Шакирова Анастасия

Спят кресты о трех гвоздях,

Не сколочены покамест;

Спят вода, трава и камень,

Спят костры на площадях,

Осыпаясь серым пеплом

На следы звериных лап.

Слышишь, тихо – кап-кап-кап –

Тают ледяные цепи,

Что сковали вольный край?

Спи, волчонок, засыпай...

Взметнулись

снежинки, заискрились белыми крыльями, белыми взмахами, синим взглядом. Вот уже и ничего не разглядеть.

Умолкла колыбельная. Стало темно.

Ланс гонялся за мной по улицам Пристани с огромным, похожим на кузнечный молот, ключом, грозясь прибить за то, что я – новое воплощение Ворона на земле. Рэн, крохотный, словно воробей, порхал рядом на радужных крылышках и давал указания: «направо беги», «теперь налево, к площади!». А потом вдруг взмыл в небо и оттуда завопил во всю глотку: «Нэк! Поднимайся!». Как же я поднимусь, раздраженно подумала я, если до летучего корабля еще добежать надо. И проснулась.

Меня трясла взволнованная Поли. За окном сияло утро, а до начала урока оставалось пятнадцать минут. Ой... Впрочем, приходилось одеваться и быстрее. Так что за две минуты до звонка я, в слегка помятой форменной одежде, с бутербродом в зубах и с сумкой, из которой торчали тетради вперемешку с учебниками, уже влетела в класс. Вилли и Нори помахали мне с задней парты, я подошла к ним и изнеможенно плюхнулась на скамью между приятелями дожевывать бутерброд.

– Ты не поверишь! – с энтузиазмом сообщил Норберт, глядя, как я давлюсь вяленым мясом. – С этим твоим блондинчиком, ну то есть не твоим, теперь еще один ходит! Сам черный, весь в черном, прямо полный комплект! Они сейчас у госпожи Матильды. Спорю на пирожное, грядет еще один кружок поклонниц!

Я мрачно махнула на приятеля бутербродом. Да, действительно, когда я на рекордной скорости неслась в класс, со второго этажа, где расположены кабинеты преподавателей, доносились какие-то писки и визги, не иначе как девчоночьи. Видимо, неизвестный Зелль, от которого я слышала только голос, еще и собой впечатляющ. Ох, бедная Мастерская, столько эффектных ребят в один присест! Старшеклассницы в восторге.

Впрочем, Йер с ними. На уроке я намеревалась хоть немного поспать, и чтобы на этот раз не мерещились всякие странности. Даже если я действительно новое воплощение Ворона, в чем крепко сомневаюсь. Но стоило мне поудобнее пристроить голову на руки, а руки на парту, замаскировавшись за горой учебников, Вильям пихнул меня локтем в бок и что-то прошипел. Пришлось открыть слипающиеся глаза. Если бы это был Норберт – получил бы подзатыльник, но Вилли просто так будить страдающего товарища не станет, значит – что-то серьезное.

Мда. Действительно. Профессор Доузи, вошедший в класс и теперь нервно листающий свои записи за кафедрой, был сам на себя не похож. Обычно приглаженные волосы взлохмачены, галстук набок, исписанные листки вываливаются из рук. Это Доузи-то. Всегда спокойный, терпеливый и невозмутимый!

– Доброе утро, класс, – профессор наконец собрал свои листочки и воззрился на нас так испуганно, словно перед ним были не знакомые (и наверняка опостылевшие) лица, а как минимум Бездна За Краем Мира. Сон с меня окончательно слетел, остальные ребята тоже зашевелились. Доузи явно пытался взять себя в руки. – Сегодня у нас первым уроком... у нас... первым...

– География, профессор, – осторожно подсказал дежурный с первой парты.

– Д-да. География. Откройте учебники на странице... странице пятьдесят восемь и читайте главу.

Что-о? Доузи никогда не пренебрегал лекцией и не пытался отделаться от нас словами «в книге все сказано». Определенно, скоро небо упадет на землю такими темпами! Мы с Вильямом и Нори переглянулись – Вилли пожал плечами, Нори скорчил рожицу «вообще не понимаю, что

творится», – и послушно зашуршали страницами учебников. Минут через пять, так и не продравшись сквозь первые два абзаца, я покосилась на кафедру. Доузи сидел, уставившись пустым взглядом куда-то в стену за задними партами, и периодически потирал пальцами виски. Я на всякий случай оглянулась назад – стена как стена, ничего интересного.

– Нори, – прошептала я на ухо приятелю, – ты говорил, что троица с утра была у госпожи Матильды. А остальные учителя? Не там ли случайно?

– М-м... – Норберт задумался, рассеянно грызя карандаш, которым только что рисовал на полях учебника ушастых гоблинят. – Да, вроде там же. Точно, вспомнил, утром общее учительское собрание объявляли! Ух, думаешь, это он после собрания как пыльным мешком ударенный? Елки-шметелки, ну и дурдом творится в нашей Мастерской!

Согласна. Полный дурдом. Потому что наверняка на этом собрании наши герои объявили учителям о своей теории, решив больше не скрывать грозящую Пристани опасность. Понятно, почему Доузи так напуган, бедолага. Кажется, он глубже понимает ситуацию, чем мы с Рэном – иначе мы бы тоже дрожали от страха.

Кстати – или некстати? – вспомнился странный сон. Что это было вообще такое?

Полюбовавшись, как Нори вдохновенно играет сам с собой в «точки-крестики» на обрывке бумаги, я, наконец, решилась и аккуратно ткнула локтем Вилли.

– Слушай… ты не знаешь, что это за зверь?

Отобрав у Норберта учебник (все равно он уже изрисован!), я попыталась изобразить поверх гоблинят существо, виденное во сне. Получалось плохо. Отдельные детали всплывали в памяти (крылья... синие глаза... мягкая поступь лап), чтобы тут же исчезнуть. В общую картинку, напоминающее хоть что-то из «Флоры и фауны мира, издания расширенного и дополненного» существо не складывалось.

Вильям почесал в затылке, глядя на мои абстрактные наброски.

— Понятия не имею.

Норберт глянул в нашу сторону, фыркнул, пробормотал «не бывает» и снова склонился над своей игрой.

Ага, не бывает. Ни зверей этих странных, ни вещих снов — кто я вообще такая, чтобы видеть вещие сны, героиня глупой старой сказки? — ни песенок о белых волках. Как там пелось? «Все, что есть — оставим людям, все что было — не отнять»...

Эти слова я запомнила, они не ускользали из памяти, как образ чудного существа. Мне удалось записать их там же, на полях, и показать Вильяму. Тот покачал головой — «не знаю», но напел их со второго раза правильно, интуицией подобрав мотив, как он всегда и делал. Норберт нас не слушал, поглощенный точками и крестиками.

Дурные дела творятся. Дурные-шмурные, как сказал бы Нори. Непонятные.

Нетерпеливо ерзая на месте, я дождалась-таки конца уроков. Сосредоточиться на учебе не выходило никак, учителя после собрания у госпожи Матильды били рекорды рассеянности. Надо было бежать на встречу с Рэном, но я решила, что на голодный желудок слушать его гениальные идеи не в состоянии, так что мы отправились в столовую.

Столовая в Мастерской огромная, рассчитана она как минимум на вдвое большее число учеников, чем тут обретается сейчас. Гигантские дубовые столы, такие же скамьи, пыльные гобелены на стенах. Видимо, когда-то они изображали деяния великих магов прошлого, но со временем протерлись почти до основы, и рисунок было уже не разобрать: так, виднеется что-то непонятное, то ли рука с посохом, то ли конский хвост. Под высоким потолком кружилась стая магических огоньков. Вообще-то их полагалось создавать только к ужину, при дневном свете необходимости в волшебных светлячках нет; но дежурным по столовой обычно ужасно лень развоплощать их после закрытия столовой и творить следующим вечером заново. Поэтому разноцветные сияющие шарики оттенком от белоснежного до темно-оранжевого вились над головами учеников, иногда залетая в тарелки и кружки. От них привычно отмахивались.