Ключевой момент

Лукьяненко Лидия

Он прожил у нее неделю. Федька — это не Ванечка с его немой любовью и не Грабский со своими умными рассуждениями. Ни о науке поговорить, ни помощи по хозяйству. Руки, как клешни, здоровые, мозолистые, но притронется — ничего не надо и никого: ни Ванечки с его покорностью, ни Виталия с его разговорами научными. Вечером ждала его с волнением. Пока ужин, поговорят о чем-то незначительном, а в комнате накаляется, накаляется… Бывало, и борщ не доест, схватит в охапку и душит своими неистовыми поцелуями… Запах Федьки, его черные бездонные глаза тянули, как в омут, привораживали. Рядом с ним она теряла способность трезво рассуждать, просто наслаждалась каждой минутой, пока он был рядом. Больше всего волновало понимание того, что это ненадолго. Когда-то давным-давно она три года терзалась тайной неразделенной любовью. Как только их отношения приобретали определенность, ей становилось неинтересно. Так обычно

ведут себя мужчины с их инстинктом охотника: дичь нужна, пока бежит от них. Вот и Танька испытывала то же самое: пока она понимала, что он недоступен, ее влекло к нему, но как только вырисовывалась ситуация с вполне конкретным продолжением, теряла к нему интерес. Танька любила на расстоянии. Другая любовь не приживалась в ее сердце, и поэтому ей нужны были препятствия между ними в виде Ленки или Виталия. Когда должен был прийти Грабский, Таня выгоняла его погулять. Пусть не думает, что сна для него всегда свободна.

— Хорошо, — говорил Федор. — Не стану тебе жизнь портить. Как скажешь, так и будет.

И уходил. Грабский появлялся и вываливал на нее ворох умных слов и лаконичных суждений. Она слушала, возражала, поддакивала, но… облегченно вздыхала, когда он уходил. К нему в таком качестве она тоже привыкла. Не уйдет он от жены. Такие мужики любовницам по двадцать лет голову морочат и остаются в семье.

А Виталий на самом деле уже практически решился. Таня давно сказала, что не будет на него давить. Пусть уйдет сам. И он ушел. Случилось так, как ему когда-то хотелось: жена узнала о Тане. Когда и от кого — неизвестно, но только Грабская выставила на лестничную клетку два здоровенных чемодана, дипломат с недописанной диссертацией и закрыла перед его носом дверь.

Виталий Леонидович вроде бы хотел этого, а расстроился. Однако чемоданы взял и поехал ночью через весь город к любимой женщине. Дверь ему открыл сосед, который как раз возвращался с вечерней смены. Грабский вошел и остолбенел. У Тани на диване… (здесь просится — лежал мужик в пижаме), но нет, не в пижаме, а в обыкновенных семейных трусах и смотрел футбол по телевизору. Танечка в одной ночной сорочке лежала рядом, нежно прильнув к его плечу, и улыбалась. Они даже не сразу заметили Грабского. А когда заметили, почему-то не смутились. Таня вообще редко смущалась. Только взгляд ее стал острым, пронзительным, словно в это мгновение она что-то важное поняла. А незнакомый мужик с длинными ногами смотрел на нее, а не на вошедшего. Грабский понял, что совершил ошибку. Недолго думая, он проделал обратный путь к своему дому, где клятвенно просил прощения у своей заплаканной жены и был прощен.

Таня поняла, что у нее теперь не будет долгожданного мужа, умного и образованного. От злости она выставила Федьку. Не стала слушать его, не пыталась даже оценить ситуацию, понять. В груди клокотало от обиды. Грабский был приручен, прикормлен годами. Она работала у него на кафедре. Можно сказать, диссертацию ему писала. Это был тот самый желанный, престижный брак, в котором бы нашлось место всему: науке, деньгам, детям. И ничего этого теперь не будет?

Пропасть между ней и Федькой стала просто бездонной, и ее затопляло море ненависти. Работать, как прежде, рядом с Грабским она тоже больше не могла. Хотя сам Виталий никак не реагировал на ее присутствие. Не нервничал, не ревновал, не демонстрировал обиду. В душе он был даже благодарен Тане за ее неверность. Останься он у нее — и еще неизвестно, как сложилась бы его дальнейшая судьба. Таня не дождалась его защиты, уволилась. Платили зарплату все реже, а жизнь день ото дня дорожала. Теперь ей некому было помочь ни материально, ни морально. Приходилось рассчитывать только на себя.

Таня ушла в антикварный магазин. Пригласил ее туда один престарелый предприимчивый еврей. Раньше это была обыкновенная комиссионка. Марк Сигизмундович присматривал старую мебель, картины, изделия из бронзы и серебра. Он умел увидеть ценность в заброшенных, иногда сильно поврежденных временем вещах. Был у него и свой мастер — золотые руки и луженая глотка. Потому что когда он не работал, то пил по-черному. А уж если брался за дело, то и с перепоя руки не дрожали.

Времена пошли тяжелые. У кого не было денег, отдавали за бесценок старинные шкатулки, безделушки, статуэтки. Марк Сигизмундович так умело сбивал цену, делая вид, что берет исключительно из сострадания и входит в положение, что доверчивые старушки, вдовы бывших коллекционеров, тащили свои сокровища именно к нему. Регулярно посещая магазин, они обменивали какой-нибудь шедевр на скромную сумму.

Но появилась и другая категория людей: новые русские, как называли всех резко разбогатевших бывших граждан Советского Союза, независимо от их национальной принадлежности. У этих денег было больше, чем надо. Они,

не торгуясь, покупали у Марка все, что имело достойный вид и хотя бы отдаленно напоминало произведение искусства. Хитрый антиквар быстро сообразил и разделил магазин на две части. Над входом со двора висела скромная вывеска: «Комиссионный магазин». Ниже была прикреплена бумажка с напечатанным мелким шрифтом объявлением: «Принимаем на комиссию», и дальше следовал перечень всего, что брали в скупку. А с улицы магазин сиял новыми витринами, яркими огнями и назывался «Художественный салон». При входе стоял охранник, который не пустил бы сюда всех этих старушек, вдов коллекционеров, даже если бы они и осмелились подойти. Возле салона — стоянка, всегда забитая дорогими машинами. Посетителей принимали в нарядном зале с мягкими креслами и диванами, звучала старинная музыка, подавали чай, кофе. Работали у Марка только молодые и красивые женщины с высшим образованием и безупречными манерами.

В пору, о которой идет речь, одна из двух его сотрудниц уволилась. В салоне она познакомилась с состоятельным мужчиной, тот сделал ей предложение, и счастливая невеста упорхнула со своим любимым в предсвадебное путешествие на какой-то экзотический курорт, оставив Марка и свою напарницу самим разгребать ворох дел. Марк схватился за голову. Ему было уже за шестьдесят, он вообще подумывал уйти на покой, поручив антикварные дела подходящему человеку, а тут такое вероломство. Таню он заприметил случайно. Она зашла в соседний букинистический магазин, с владельцем которого, толстым Рафиком, Марк попивал по вечерам чаек. Выяснив, что Таня историк, преподаватель в университете, он сразу же приступил к делу. Таня ему понравилась: умна, интеллигентна и, главное, красива! Со своей яркой, необычной красотой она сама — произведение искусства! Толстосумы будут приезжать в его салон уже из одного желания посмотреть на нее. А деньги ей нужны. Он сразу понял это, увидев стоптанные каблуки ее туфель и скромное пальто. Марк сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться. Пообещал щедрую оплату и сразу — хороший аванс.

Таня согласилась. Но не из-за денег. Хотя они, конечно, были нужны ей. Просто она не могла больше находиться рядом с Грабским. Заниматься наукой ей хотелось по-прежнему, но только не сейчас. Ей нужна была передышка. Глоток свежего воздуха. И она отправилась навстречу новой жизни, делать этот самый глоток воздуха в душные залы салона Марка, наполненные старинными пыльными вазами к картинами.

Марк не ошибся в своем выборе. Таня не только была красива и умна, но и чрезвычайно добросовестна. Она не могла заниматься делом, не разбираясь в нем. Теперь все ее вечера были посвящены изучению книг по искусствоведению, и вскоре она могла безошибочно определить подлинность изделия, возраст, принадлежность к тому или иному направлению. Консультации, которые Таня давала посетителям, были такими обстоятельными и подробными, словно она читала лекцию. Она рассказывала о вещи как о живом существе, раскрывала его сущность, обнажала душу каждого произведения искусства. Мало кто после беседы с ней уходил без покупки. Марк ценил свою новую помощницу и тайком от другой сотрудницы приплачивал ей, выдавая небольшие премии за особенно крупные продажи.

В салоне Таня познакомилась с Димой, богатым бизнесменом. Он дорого и кричаще одевался, ездил на джипе и возил ее в рестораны. После ресторанов, естественно, к себе. У него был дом на окраине, огороженный высоким забором. В доме — сауна, бассейн, бильярд, новейшая бытовая техника и тяжеловесная мебель. Для полноты счастья ему не хватало только старины, которую он покупал в салоне у Марка. Дима был грубоват, хитер к тщеславен. Таня его привлекла, конечно же, своей внешностью. К тому времени у нее появились деньги, и она стала хорошо одеваться. Он как-то зашел в салон и остолбенел. Среди тусклых люстр и бронзовых канделябров изящная белая шея в вырезе тонкого платья изумрудного цвета, золотистые локоны, собранные в пучок на затылке, и необычные глаза, в которых отражается сверкание огней, — все это заворожило его. Дима мнил себя ценителем прекрасного. Благодаря впечатлению, которое она на него произвела, Тане удалось дорого продать множество подделок ему и его друзьям, таким же малосведущим в искусстве.

Ухаживаний Димы она сначала сторонилась. Потом согласилась поужинать с ним. Дальше — больше. Правда, Дима не волновал ее. Будучи человеком недалеким, он, как собеседник, не интересовал Таню. Но у него были деньги и время, которое он хотел проводить с ней. А у нее не было никого. Работа у Марка давала Тане возможность жить безбедно и по-своему увлекала ее, но это было не то занятие, о котором она мечтала.

Жизнь вокруг по-прежнему была трудной. Многие бежали за границу: кто легально, кто нет. Люди стремились к другой жизни, мечтали о других возможностях.