Ключи от ящика Пандоры
Шрифт:
– Ну, зая – это избито как-то.
– Кстати, слышала анекдот про заю?
– Нет.
– Тогда слушай. Сидят в кафе два мужика, вдруг у одного из них телефон звонит. Он глянул на дисплей, сразу скис и отвечает в трубку: «Да, зая… Конечно, зая… Как скажешь, зая…» А другой мужик смотрит на него с завистью, потом говорит: «Надо же, какие у вас с женой высокие отношения. Сорок лет с ней живешь, и все – зая да зая…» А тот лишь отмахнулся раздраженно: «Да какая жена, бог с тобой! Это я зайца на свою беду разговаривать научил!»
Прыснули обе, посмеялись тихо. Поймав на себе настороженный взгляд
– Ладно, Оль, пойдем. Пусть хоть как называет, хоть Стени, хоть зая, нам-то что.
– Да, ты права, наше дело – десятое при мужьях. Пойдем.
Сели за стол, Игорь произнес первый тост. Ничего, душевно получилось – когда говорил про жизнелюбие и непреходящую молодость именинника, тот обмяк совсем, обвел благодарным взором лица гостей. Вроде того – спасибо, друзья, за понимание. Как будто Игорь это «понимание» от имени всех обозначил. Странный все-таки этот Петр Яковлевич – Надя с ним бок о бок весь бабий век прожила, трех сыновей подарила, а теперь ему, выходит, ничего и не надо, кроме «непреходящей молодости»! И ни одного сына за столом нет. Вместо них – юная Стени, победительница-завоевательница. Как до него не доходит, что это и не счастье вовсе, а по меньшей мере трагедия! Или ему лицемерного «понимания» вполне достаточно?
Потом поднялся с места Юра Стародубцев, тоже промямлил тост. Даже потомства имениннику пожелал – во дурак! Хорошо хоть Паша Самсонов был более сдержан. Вспомнил, наверное, как Надя с ним возилась, вытаскивала его из депрессии. Она раньше, пока на пенсию не вышла, врачом-психиатром работала. Теперь Ольга намается с Пашей, без Надиного-то присмотра.
Нет, если со стороны посмотреть – обычное застолье, в общем. Веселья нет, зато напитки дорогие, еда вкусная. Мужчины, так, чтобы от души, расслабиться себе не позволяют – у них на утро какое-то важное мероприятие запланировано. Вот, уже и деловые разговоры пошли. А потом Игорю кто-то позвонил, он переговорил коротко, и застолье окончательно перетекло в деловое совещание. Значит, настала пора разделяться по половому признаку – у девочек своя свадьба, у мальчиков – своя. Ольга слегка толкнула Ирину локотком в бок:
– Пойдем, что ли, потреплемся?
– Пойдем, – вздохнув, поднялась она из-за стола.
– Девочки, и я с вами! – тут же засуетилась Катя Стародубцева, невольным жестом дотрагиваясь до полной груди. – Вообще-то нам с Юрой домой бы надо, маленького кормить, да ладно, полчасика еще побудем…
– А чего ж он у вас, эти полчасика голодным будет? – вставая, бросила Ольга насмешливо.
– Нет, почему же, я оставила молока в бутылочке, ему хватит.
– Не боишься такого маленького с нянькой оставлять?
– А он не с нянькой. Он с мамой моей. Она пока у нас поселилась, помогает.
– А… Ну что же, бог в помощь.
Недолюбливала Ольга Катю. Наверное, завидовала немного. Трудно переживала в ее присутствии горестную бездетность. Неуправляемая все-таки эта штука – зависть. Ничего с ней не сделаешь, все равно исподволь, хоть насмешливой интонацией в голосе, да вылезет.
– Стени, накрой девочкам чай в беседке! Пусть почирикают! – распорядился за их спинами Петр Яковлевич, выпав на секунду из делового мужского разговора.
– Да, милый, сейчас.
Она
– В беседке-то прохладно, однако, – поежилась Ольга, глядя ей вслед. – Ну да ладно, пусть будет в беседке. Пойдемте, девочки, будем чирикать, что нам еще остается?
Чириканье с чаепитием как-то сразу не задалось. Наверное, присутствие Стеллы мешало. Казалось, Надя Горская стоит невдалеке, глядит на них грустно сквозь мохнатые ленты плюща.
– Что-то не хочу я чаю, – отодвинула от себя чашку Ольга. – Стелл, а можно вина? Божоле еще есть?
– Да, конечно. Сейчас принесу.
Глядя в ее оголенную, божественной красоты спину, Ольга проговорила тихо, грустно, будто самой себе:
– Хороший был дом, душевный. Жалко, однако.
– Оль, а ты не знаешь, что сейчас с Надей? Где она? Я тетушку хоронила, давно с ней не созванивалась.
– Надя к старшему сыну уехала, в Ставрополь. Петруша ей квартиру купил, но она все равно уехала, чтоб не видеть, не знать ничего.
– Да уж, вот горе так горе, – тихо подхватила Катя, опершись подбородком в круглый кулачок. – Надя ж нам почти как родственница была.
– Да ладно, не скули, Кать. Терпеть этого не могу. Ты бы для начала с кровными родственниками разобралась, а потом уж скулила!
– Не поняла, что ты имеешь в виду? – растерянно моргнула коровьими ресницами Катя.
– Да ты же всех своих сестер-братьев от дома отвадила, разве не так? Твой Юрка моему Самсонову рассказывал, что ты родной сестре в помощи отказала. Ей на покупку квартиры сущей мелочи не хватало, а ты отказала! Почему, Кать? Юрка ведь не возражал.
– А это не твое дело. Я со своими сестрами как-нибудь сама разберусь.
Катя как-то подобралась вмиг, поджала губы, глядела на собеседницу сердитым ежиком. Потом хмыкнула, будто сглотнула слезу, заговорила дрожащим голосом:
– Ты же… Ты же не знаешь ничего! Ты когда-нибудь слышала про такое понятие – синдром младшей сестры? Когда тебя шпыняют, туркают с малолетства. У меня с сестрой разница в десять лет! Мне – пять, ей – пятнадцать, ей гулять хочется, а мама меня вслед толкает – с собой бери, водись! Вот она меня и туркает, и срывает досаду, я с детства за все перед ней виноватая, понимаешь? Выросла, можно сказать, в ее ненависти! Оттого я такая теперь – будто пришибленная.
– Однако ничего, хорошо в жизни устроилась. У тебя все есть, а у сестры – ничего.
– Да, устроилась! Но это моя заслуга, а не ее! И ничем я ей не обязана! Она же денег-то не просит, а требует! Только по тому принципу, что у меня есть, а у нее нет! А я не обязана.
– Хм… Отомстила, значит, сеструхе за унижения? Вылечилась от синдрома младшей сестры?
– Да, вылечилась. Помогло. И не тебе судить.
– Да больно мне нужно – тебя судить…
– Оль, ну чего ты к ней прицепилась? – Ирине пришлось срочно встревать в их разговор. – И правда, в каждой семье отношения по-разному складываются! Вот я, к примеру, наоборот, синдромом старшей сестры страдала. Мою младшую сестренку, помню, попробуй-ка, пошпыняй да потуркай! Такой рев устроит, что мама не горюй. Скорее я затурканной ходила, чем она. И сейчас – попробуй не помоги…