Ключи счастья. Том 1
Шрифт:
Анна Сергеевна в дверях. Она не раздевалась. Почему она не раздевалась? Почему у нее такое запуганное лицо?
— Тише! Тише!.. Ради Бога!..
— Аня… Аня… Мне страшно… Это ты ходила, Аня?
— Я… я… Бог с тобой!.. Почему не спишь?
— Нет, почему ты не спишь? Почему у тебя такие глаза?
— Какие глупости! Я всегда ложусь поздно.
— Кто это воет, Аня? Это собака… или ветер?
Анна Сергеевна молчит. Одну секунду только. Но этого довольно. Маня вспомнила.
В ту же секунду яростный, исступленный
— Куда ты? Не ходи, Маня! Не пущу…
— Это мама… мама… Пусти меня!
— Нельзя туда! Нельзя. Будет хуже. Ты убьешь ее. Там Петя. Ее так трудно держать. Маня… Маня… Боже мой!
Анна Сергеевна вдруг перестает бороться. В взрыве отчаяния она падает на стул и рыдает.
Маня стоит рядом, с широко открытыми, но пустыми глазами. Вся жизнь ушла из ее лица.
За стеной и наверху слышится движение. Гул голосов, сонный кашель. Дом проснулся. Мрачный дом, ревниво прячущий свою тайну.
Но в квартире Ельцовых опять тишина. Слышны только страстные, глухие рыдания Анны Сергеевны…
Маня стоит неподвижно.
И ждет…
Дорогая Софья Васильевна!
Развязка недалека. Я получил телеграмму, что Нелидов продал землю и выезжает в Москву. Катастрофа разразится не нынче-завтра. Познакомились ли вы с семьей Мани, как я вас просил? Теперь нельзя ни минуты оставлять ее одну. При ее импульсивности она может покуситься на самоубийство. Предупредите и фрау Кеслер, что ее нельзя оставлять без призора ни днем, ни ночью. Могу ли я надеяться на Вашу привязанность к Мане?
Маня уже с неделю живет с Соней у брата фрау Кеслер, в квартире, где они жили в дни революции.
Маня потеряла сон, выбилась из колеи. Даже Днем, стоит ей остаться одной, как она слышит вой, полный ужаса и зловещей угрозы. И дикий, безотчетный страх заставляет ее выбегать на улицу, бросься к чужим людям, мешаться в незнакомую толпу. Нервы напряжены так болезненно. Ей думается, проведи она тогда еще одну ночь дома, ее собственный разум пошатнулся бы навсегда.
Но она каждый день заходит узнать, есть ли письма и телеграммы. Постоянно ждет брата к обеду в его кабинете.
Наконец!.. В переулке она встречает телеграфиста.
Метель крутит с ночи. Первый снег. Все бело, все мглито, все жутко. Как у нее на душе.
— Как мама нынче? — спрашивает она, целуя сестру.
Анна Сергеевна измучена. Опять не спала ночь. Она делает безнадежный жест и садится у стола, подперев голову рукой. Она еще не причесалась с утра. На ней смятая блуза. Полное забвение условностей и навыков. Никогда не видала ее такою Маня. «Какая она жалкая!..» — пронзает ее мысль.
—
За столом, после супа, Маня сообщает новость. Нелидов приедет завтра. Будет вечером у них. Будет просить ее руки… Голос ее замирает.
Петр Сергеевич угрюмо слушает, не поднимая глаз.
— Что же тебе нужно от нас?
— Он спросит, чем больна мама! Он спросит об отце… Что же ты скажешь?
— Правду…
— Петя… Не будь жестоким! Разве я виновата в чем-нибудь?
Анна Сергеевна низко склоняется над столом. Она не может видеть жалкого лица сестры.
Он берет руку Мани и тихонько гладит ее. Его глаза смягчаются.
— Маленькая сестричка, я глубоко виноват перед тобой. Я не успел тебя предупредить вовремя. Мы все трое судьбой обречены на одиночество. Ты видишь ее? Она была тоже хорошенькая. Тоже жаждала счастья. Но чувство долга и разум победили. Ты должна поступить так же.
Крик срывается у Анны Сергеевны. С искажением лицом она выбегает из комнаты.
— Я? — спрашивает Маня с ужасом:. — Я должна отказаться от него сама?
— Да. Мы не имеем нравственного права жениться и заводить семью. Если безумие минует нас, — оно с тем большей силой обрушится на детей ваших. Эта будут эпилептики, преступники или идиоты. Природа не знает пощады. Я говорю тебе, пока не поздно: откажись! Горе, которое ты переживешь теперь, ничтожно перед тем, которое настигнет тебя в детях… Ты проклянешь тот час, когда родила их. Ты. будешь с трепетом встречать, каждое, утро и с ужасом поджидать ночи. Возьми себя в руки, Маня. Перед тобой жизнь. У тебя талант. Иди на сцену. Мы с сестрой, ничего не скажем против. Маня, делает жест, прося молчания.
— Поздно!.
– говорит она. — Теперь поздно…
Петр Сергеевич понимает не сразу. Он глядит растерянно в ее пустые глаза.
— Что ты… сказала сейчас?
— Я уже имею ребенка… И я… люблю его…
Он встает. Он ухватился руками за край стола.
— Сколько… месяцев? — с трудом спрашивает он.
— Не знаю:… Я это поняла недавно…
— Когда?… Когда это… случилось?
Маня закрывает глаза. Встает перед нею Лихой Гай, зеленые сумерки, жестокое лицо Нелидова.
— Третий месяц пошел. Да… Это так.
Петр Сергеевич опускается на стул. Он рвет с себя галстук. Краска заливает его лицо.
— Маня… Манечка… Все еще можно спасти. Мы это сделаем. Ты не должна родить… Ты должна согласиться.
— На что, Петя? На что?
— Не считай это преступлением, Манечка. Колебание и легкомыслие — вот в чем настоящее преступление. Пусть вся вина, наконец, падет на меня! На меня одно. Я должен был открыть тебе глаза. Я не имел права щадить и замалчивать. Но ты простишь. Ты поймешь! Я это делал, из любви к тебе.