Книга бытия
Шрифт:
— А почему бы нам не встречаться и дальше? Мы могли бы отлично проводить время и без переодеваний.
Людмила лукаво посмотрела на меня.
— Итак, вы настаиваете на продолжении? И гарантируете, что все будет отлично? Это так серьезно, что я должна посоветоваться с семьей. Папа! Мама! — громко закричала она.
Родители вышли из соседней комнаты, за ними показалась и сестра с ребенком на руках.
— Слушайте все! Сережа только что сделал мне предложение. Нет-нет, не то, что вы подумали, — он на такое никогда не решится.
— Сергей, можете не сомневаться: она не только приняла ваше предложение, но и коварно подбила вас его сделать. Советую одуматься, пока не поздно. Ведь она может заставить даже объясниться ей в любви. Всю жизнь провести с такой чертовкой — нет, у меня не хватит решимости вам это посоветовать.
Людмила подвела итог обсуждению:
— Предложение официально принимается. Запланированная внеучебная прогулка в никуда назначается на воскресенье: раньше мое новое бальное платье из Парижа не прибудет.
Первое плановое свидание закончилось первой ссорой.
— К морю не пойдем, — сказала Людмила. — Наши ребята собираются повеселиться в скверике на площади Льва Толстого. Я познакомлю вас с ними, вам они понравятся.
Возможно, если бы она не предупредила, что идет к друзьям и что они мне понравятся, я отнесся бы к ним как к любым случайным прохожим — то есть безразлично. Но я ждал встречи — и она пришлась мне не по душе.
В крохотном скверике собрались человек десять. Все мое детство на Молдаванке прошло в таком окружении — и я его уже не терпел: шумные до крика, развязные, бесцеремонные парни, девушки, всегда веселые, всегда болтливые, во всем поверхностные. Чудаки и чудачки, хохмачи-одиночки и шутники-коллективисты, жлобы с Бугаевки и Пересыпи, красючки из Дюковского сада…
Людмилу встретили радостно — хлопали по плечу, хватали за руки, тянули танцевать. Она со смехом отбивалась и оглядывалась на меня: как я чувствую себя в ее окружении? Я чувствовал себя отвратительно. Эти люди были обычны — а я хотел особенного.
В конце концов именно необычностью Людмила — остроумная без пошлости, резкая без грубости, насмешливая без невоспитанности — меня и привлекла.
Я сел на скамейку подальше от веселящихся. Мне стало обидно.
Она подошла и пристально посмотрела на меня.
— Что с вами? Я встал.
— Людмила, я должен попросить у вас прощения. Мне надо срочно уйти.
— Уйти? Да еще срочно? Вот так запланированная прогулка! Объясните: что случилось?
— Мне очень скучно. Вы оставайтесь, а я ухожу.
Она быстро взяла меня под руку.
— Мы уходим вместе.
Я иронически поинтересовался:
— Куда прикажете вас проводить?
— Туда, куда сами направитесь, — отрезала она. — И по дороге в это никуда подробно объясните, что вам не понравилось.
Я понял, что придется быть честным.
— Мне не понравилось мое появление в этом скверике. Мне не понравились ваши товарищи. Мне не о чем с ними разговаривать, они скучны. Меня удивляет, что вы своя в этом круге. И возмущает, что вы хотите сделать меня таким же…
Она разозлилась.
— Перестаньте, слушать не хочу! Знайте: я не ищу в вас друга.
— Как это понимать?
— Так и понимайте. Не хочу делать из вас друга. И не буду!
Она сердито замолчала, я тоже. Мы вышли на Раскидайловскую.
— Куда мы идем? — спросила Людмила.
— Вы сами очень точно назвали это место — никуда.
Она осмотрелась. Справа темнел Дюковский сад.
— Оно очень зеленое — это никуда! Давайте отдохнем. Мы вошли в парк и сели на пригорок. Я заговорил о том, о чем молчал всю дорогу.
— Все-таки, Людмила, почему вы не ищете во мне друга? У нее снова было хорошее настроение — и она опять подтрунивала надо мной.
— Неужели не понимаете? Вы недружески обошлись со мной. Я не позволяю своим друзьям хватать и целовать меня, а что сделали вы? Не оправдывайтесь — у вас нет оправданий!
Я был полон достоинства.
— Я и не думаю оправдываться!
— Вот и хорошо. Правда, вы, кажется, одумались и начинаете исправляться. Вчера, например, вы не захотели меня поцеловать.
— Я тут не при чем! Вы слишком быстро постучали в дверь.
— Ах, значит, это моя вина? Тогда это не так непоправимо! — Она повернулась ко мне и вдруг перешла на «ты»: — Сереж, хочу по-серьезному… Если тебе не нравятся мои друзья, я перестану с ними общаться. Тем более что они мне надоели. Мне хватит наших встреч. А тебе хватит?
— Надолго — нет, — улыбнулся я. — Разве что лет на сорок…
— Маловато, конечно, — сказала она со вздохом. — Нам ведь скоро по двадцать, до правнуков не дотянем. Ладно, ограничимся внуками. Приходи завтра вечером — сходим в кино.
Сестра Людмилы прохаживалась по улице с ребенком на руках.
— Рано вернулись, — сказала она. — Ничего не случилось?
— А что должно было случиться?
— В городе замелькали тени. Людмила повернулась ко мне.
— Когда я просила тебя прийти, Сереж?
— Вечером.
— Приходи после обеда.
— Вы уже перешли на «ты»? — удивилась сестра.
— Давно. Я, например, в тот день, когда Сережа у нас появился. Удивляюсь, что этого никто не заметил.
Она помахала мне рукой.
Я был растерян. Я понимал: происходит что-то нехорошее — слишком многозначительны были намеки сестры и упоминания отца о всяких Калибанах.
Завтра спрошу у Людмилы, решил я, — и спокойно заснул.