Книга кладбищ
Шрифт:
— Чушь и глупость, — фыркнула миссис Каравей, продолжая срезать зимний цвет.
Сумерки наступили быстро. К половине пятого было уже темно. Ник бродил по тропинкам кладбища в поисках собеседников, но вокруг не было ни души. Он спустился к окраине кладбища, в надежде, что найдёт там Лизу Хемпсток, но там тоже было безлюдно. Тогда он вернулся к гробнице Иничеев, но даже она оказалась пустой: ни его отца, ни миссис Иничей нигде не было.
Ник почувствовал, как в нём зарождается паника. Животный страх одиночества. Впервые за десять лет
Но Сайлас не пришёл.
«Может, я с ним разминулся?» — подумал Ник, но уже понимал, что дело не в этом. Тогда он поднялся на вершину холма и огляделся. Над ним, в морозном небе мигали звёзды. Под ним, у подножья холма, раскинулись затейливые узоры городских огней: фонари, вывески, фары машин. Там хотя бы происходило какое-то движение. Ник медленно спустился с холма и подошёл к главным воротам кладбища. Там он остановился.
Из города доносилась музыка.
Ник и раньше слышал музыку: он знал характерный перезвон фургончика с мороженым; узнавал излюбленные хиты работяг, которые крутили по радио; помнил мелодии, которые Кларетти Джейк играл мёртвым на своей пыльной скрипке. Но он никогда прежде не слышал такой музыки, как сейчас: последовательность торжественных раскатов, как будто прелюдия какой-нибудь симфонии или увертюра.
Он проскользнул сквозь запертые ворота, спустился по холму и оказался в Старом городе.
Первым делом он увидел женщину-мэра, которая стояла на перекрёстке. Она протянула руки и приколола булавкой белый цветок к лацкану проходившего мимо чиновника.
— Я не занимаюсь благотворительностью, — сказал чиновник. — Обратитесь к моему секретарю.
— Это не для благотворительности, — объяснила миссис Каравей. — Это просто местная традиция.
— Ах, вот оно что, — сказал тот и приосанился, выпятив грудь с белым цветочком на всеобщее обозрение, и, довольный, пошёл дальше своим путём.
Следующей оказалась девушка с коляской.
— Блин, а это зачем? — спросила она, подозрительно сощурившись, когда мэр подошла к ней поближе.
— Один для вас, один для вашей малышки, — сказала миссис Каравей.
Она приколола один цветок к пальто девушки, а другой приклеила скотчем на курточку ребёнка.
— Блин. Так это зачем? — повторила девушка.
— В Старом городе такая традиция, — немного рассеянно ответила ей мэр. — Какая-то вот такая традиция.
Ник пошёл дальше. Всюду ему попадались люди с белыми цветочками. На других перекрёстках он встретил мужчин, которые приходили на кладбище вместе с мэром, и сейчас они стояли с корзинами и раздавали цветы прохожим. Некоторые отказывались, но большинство принимало дар.
Музыка продолжала играть. В ней было что-то величественное и странное, на грани восприятия. Ник прислушался, пытаясь понять, откуда идёт звук, но тщетно. Он был повсюду, как будто сам воздух состоял из музыки. Её играло всё: трепещущие на ветру флаги, навесы витрин, шум транспорта вдалеке, стук каблуков по сухому булыжнику…
Ник наблюдал,
Корзина бородача в чалме почти опустела, когда Ник подошёл к нему.
— Извините, пожалуйста, — произнёс Ник.
Мужчина вздрогнул.
— Ох! Я тебя не заметил, — сказал он, немного сердясь.
— Простите, — сказал Ник. — Можно мне тоже цветок?
Мужчина в чалме посмотрел на Ника с недоверием.
— А ты здесь живёшь? — спросил он.
— Ну да, — ответил Ник.
Мужчина протянул ему цветок. Ник взял его и тут же вскрикнул, потому что его больно кольнуло в основание большого пальца.
— Осторожно, там булавка, — сказал мучжина. — Его нужно приколоть на одежду.
На большом пальце Ника образовалась алая капелька. Он слизнул её, пока мужчина прикалывал к его свитеру цветок.
— Что-то я раньше тебя здесь не видел, — сказал мужчина.
— Я правда здесь живу, — сказал Ник. — А зачем нужны цветы?
— В Старом городе есть такая традиция, — объяснил мужчина. — Она появилась задолго до того, как город разросся до нынешних размеров. Когда зимний цвет цветёт на кладбище, что на холме, его срезают и раздают всем жителям города — мужчинам и женщинам, старикам и детям, бедным и богатым.
Музыка становилась громче. Ник задумался, не потому ли он стал её лучше слышать, что на нём теперь был цветок. Как будто вдалеке барабаны отбивали ритм, а повторяющаяся мелодия как будто специально была создана, чтобы шагать ей в такт.
Ник никогда раньше не гулял вне кладбища просто так, глазея по сторонам. Он брёл по улицам и не помнил ни о запрете уходить с кладбища, ни о том, что сегодня мёртвые покинули свои места. Он был весь поглощён Старым городом, когда дошёл до сквера на площади перед зданием ратуши — теперь там находился музей и туристический центр, а городской совет переехал в гораздо более презентабельное (а также более серое и скучное) офисное здание в другом конце города.
По скверу прогуливались люди, хотя в это время года там не на что было смотреть, кроме газонов, кустиков и редких статуй.
Ник завороженно вслушивался в музыку. На площадь стекались горожане — поодиночке, парами и целыми семьями. Их были сотни, и каждый из них дышал и был живым, как Ник, и у каждого был белый цветок.
«Значит, вот что делают живые?» — подумал Ник. Но он знал, что сегодняшний вечер — особенный, не как всегда.
Девушка с коляской, которую он уже видел, остановилась рядом с ним, держа ребёнка на руках и покачивая головой в такт музыке.
— А долго будет играть музыка? — спросил её Ник, но она ничего не ответила, а только улыбнулась и продолжила раскачиваться. Нику показалось, что это какая-то странная улыбка. Он понял, что девушка его попросту не слышит — то ли потому что он растворился, то ли потому что ей не было до него дела. И тут она произнесла:
— Блин, прям как Рождество! Ваще!
Она говорила как будто во сне, точно наблюдала саму себя снаружи. И она продолжила говорить — таким особенным тоном, как будто она одновременно находилась и здесь, и не здесь: