Книга Мирдада
Шрифт:
Шамадам, протри глаза! Проснись же до того, как платить тебе сполна с процентами придётся, а коль не сможешь, то попадёшь в тюрьму и там сгниёшь.
И вас к тому же призываю. Протрите вы глаза, восстаньте ото сна!
Давайте, когда вы только можете, и всё, что можете, но не взаймы, иначе всё, что есть у вас, и даже ваша жизнь - всё превратится в долг, который нужно немедля погасить, иль вы окажетесь несостоятельными и в яму долговую попадёте.
Мастер посмотрел расписку, разорвал её на кусочки и развеял их по ветру. Затем обратился к Химбалу,
– Дай Рустидиону всё необходимое, чтоб смог купить он две коровы, и чтоб заботиться он мог и о жене, и о себе до окончанья дней своих.
Рустидион, иди же с миром. Твой долг прощён. И ты никогда не становись ростовщиком. Ведь долг того, кто одолжил, намного больше и тяжелей, чем долг того, кто занял.
Глава 17
Много ещё гудел Ковчег, обсуждая случай с Рустидионом. Майкайон, Микастер и Цамора прославляли Мастера. Цамора говорил, что ему ненавистен вид денег, а не то, что прикосновение к ним. Беннун и Абимар и одобряли, и не одобряли поступок Мастера. Химбал же высказывал неодобрение, говоря о том, что в мире невозможно прожить, не имея денег, и что богатство - это награда Божья за бережливость и трудолюбие, а бедность - наказание за праздность и расточительность, и что кредиторы и должники будут существовать до скончания времён.
Шамадам же занимался восстановлением своего пошатнувшегося положения Старейшины. Однажды он призвал меня к себе и в уединении своей кельи говорил со мной.
Шамадам: Ты - летописец Ковчега, к тому же ты - сын бедняка. У твоего отца нет земли, зато есть семеро детей и жена - восемь ртов, которые он должен кормить, помимо себя. Не записывай этот случай, дабы те, кто придут после нас, не насмехались над Шамадамом. Отрекись от этого распутника Мирдада, и отец твой станет свободным землевладельцем, наполнит свои амбары зерном, а сундуки - золотом.
На что я ответил: "Бог позаботится о моём отце и семье лучше, чем Шамадам. А что касается Мирдада, то я обязан ему Знаниями и Освобождением. Так что я скорее жизнь отдам, чем покину его. А записи вести я буду, отображая всё, что видел и слышал".
Позже я узнал, что Шамадам делал подобные предложения каждому из братьев, но преуспел он иль нет, я не могу сказать. Однако стало заметно, что Химбал уже не так ревностно посещает наши собрания в Убежище.
Глава 18
После того случая много раз воды сходили с гор, и много раз наполнялось море. И вот пришёл день, когда Братья, за исключением Химбала, собрались вокруг Мастера в Убежище.
Мастер рассказывал нам о Всеединой Воле. Вдруг он прервал речь и произнёс:
– Химбал - в беде. Он к нам бы обратился за помощью, но
Абимар вскоре вернулся с Химбалом. Тот шёл в слезах.
МИРДАД: Подойди ко мне, Химбал.
Ах, Химбал! Смерть твоего отца снедает горем сердце тебе и превращает в слёзы кровь. Что б делал ты, коль вся семья твоя погибла? Когда же все отцы и матери, все братья и все сёстры отбудут в мир иной, и ты не сможешь дотронутся до них, увидеть их, тогда что будешь делать ты?
Химбал: Да, Мастер. Отец мой умер мучительною смертью. Вол, которого недавно он купил, вспорол ему живот и череп раздробил. Мне сообщили только что. Горе мне. Ах, горе мне.
МИРДАД: И умер он как раз тогда, когда, казалось бы, удача повернулась к нему лицом.
Химбал: Да, Мастер, это - так.
МИРДАД: И смерть его терзает тебя ещё и потому, что вол был куплен на деньги, что ты ему послал.
Химбал: Да, Мастер, это - так. Кажется, ты знаешь обо всём.
МИРДАД. А деньги те были ценой любви твоей к Мирдаду.
Наронда: Химбал больше не мог говорить и разразился слезами.
МИРДАД: Отец не умер твой, Химбал. И форма, и тень его не умерли. А умерло лишь ощущение твоё той формы и той тени. Ведь бывают формы столь тонкие, а тени столь прозрачные, что людское око их вряд ли сможет различить.
Тень кедра, растущего в лесу, – не та же, что – тень кедра, в мачту превратившегося иль в колонну в храме, или подмостками для виселицы ставшего. На солнце кедр отбрасывает не ту же тень, что при луне, или при звёздах, или на заре.
И всё же , кедр, как он ни изменился, всё кедром остаё тся, хотя все остальные кедры в лесу не признают его.
И гусеница сможет ли сестру узнать, когда томится в коконе она? А кокон шёлковый поймёт ли, что бабочка когда-то им была?
И семечко в земле узнать ли сможет родню свою, что колосится в поле?
А пар или вода морская смогут признать сестёр и братьев в тех снегах, что гор вершины покрывают?
А может ли Земля узреть родную душу в том метеоре, что пронзает Космос, по куда не обрушится он с неба?
Узнает ли дуб в жё луде себя?
Отец твой ныне пребывает в свете, и этот свет слепит глаза твои, и форма его ныне– такова, что ты его не узнаёшь, а потому считаешь, что твоего отца уж больше нет. Материальная часть человека, где б ни была она, какую форму бы ни принимала, будет тень отбрасывать всегда, пока не растворится в свете части Божественной.