Книга монстров
Шрифт:
Коридорчик был настолько узким, что обойти восставшего оказалось невозможно, и мы вернулись к правому проходу. Тот на первый взгляд был пуст. Бесшумно ступая по полу, мы достигли двери в башню и прислушались. Внутри кто-то бродил, впрочем, догадаться — кто, было несложно. Но помещение должно было быть небольшим, так что я сомневалась, что мы обнаружим там слишком много мрачных жильцов. Подождав, когда шаги чуть затихнут, я потянула за ручку — заперто. Очень интересно…
Замок с виду был простеньким, и Гус, молча отодвинувший меня с пути, без труда его вскрыл неизвестно откуда взявшимися отмычками.
Открыв дрожащими пальцами пробку, я плеснула водой в то место, где по моим представлениям находился восставший. В башне прозвучало последнее «Ы-ы-х!», и с тихим шипением мертвяк растворился, не совладав с благословенной Аскетским первосвященником водой. Я снова зажгла свет и вздохнула — больше никого не было. Зато женщина с золотой подвеской за стеной заволновалась и пошла к двери, судя по звукам, тяжело подволакивая сгнившие ноги. Запирать отмычками замок было невозможно, поэтому я выразительно взглянула на Гуса, и он тут же подпер дверь какой-то деревяшкой. Ручка с той стороны подергалась и затихла. Я задалась вопросом — чем мертвая поняла, что ей не открыть дверь, если все мозги давно протухли. А потом отмахнулась — глупые загадки можно решать и потом, когда мы будем в безопасности.
VII. Долги, которые нам приходится возвращать. Глава тридцать седьмая
Я посветила шашкой вниз, но широкая винтовая лестница, насколько хватало света, была пуста.
— Ну вот отсюда мы и начнем, — недовольно сказала я, поеживаясь от холода, и достала карту.
Книга где-то…. не здесь. Восставшие слишком спокойны, наверняка это уже понял и Гус, и надо отдать ему должное, он еще не послал меня с походом в Каирны в столь любимое им место.
— Мы невольно оказались на верном пути, кошечка, — проворчал Гус, в три погибели склонившись над картой. — Те два прохода в зале — тупиковые усыпальницы неких Роунделла и Тима. И какой ненормальный зануда составлял эту карту?
— Эй, радуйся, что такая… — Я осеклась, резко обернувшись к лестнице. — Тихо! — прошипела я, хотя Гус молчал, только поднял голову и вопросительно посмотрел на меня.
Я вытащила склянку с освященной водой.
— Там кто-то есть.
— Я даже догадываюсь, кто, — Гус пожал плечами и снова уткнулся в карту, но шаги раздавались уже отчетливо, и долго игнорировать он их не смог, равно как и оставить меня один на один с мертвяками. — Он там один, — вынес он наконец-то вердикт.
— Или двое, но одноногие, — тут же парировала я. — Мысли масштабнее.
— Если хочешь, чтобы я был твоим верным рыцарем, так и скажи, душа моя, — развеселился Гус. — Знаешь же, я готов на все ради твоих желтых глаз.
Я охнула. Зрелище не из приятных, я сама это знала. Как верно сказал Самуэль — я куда милее, когда мирно сплю, покрытая шерстью, чем в эти несколько дней до того...
— Тебе говорили, что это красиво? — полюбопытствовал Гус, глядя на меня снизу вверх и нагло улыбаясь. От тусклого света угасающей шашки лицо его казалось зловещим и не предвещающим ничего доброго.
— В основном желали
Шаги приближались. Восставший не очень-то торопился умереть окончательно. И сперва я увидела руку — что-то неестественно-белое в свете шашки, а Гус схватил меня за плечо.
— Что это? — выдохнул он прямо мне в ухо.
Огромное тело, местами кровоточащее каменной крошкой, было еще сильным и крепким. Раздавался натужный гул — тело хотело есть. Голод пробуждал спящих вечным сном, отправлял на поиски добычи….
Я затрясла головой. Наваждение. Мне стало противно — Гус видел что-то иное, что…
— В задницу тебе три стрелы по самое оперение, козлина! Ты что, живой?
У меня перед глазами мелькали только темные пятна. А Гус вытянул вперед руку с шашкой, увеличивая яркость.
— Эй, дурень! Сюда смотри!
Темные пятна превратились в мужичка, и встреть я его на улице, обошла бы седьмой дорогой. По сравнению с ним жилище Гуса — образец стерильности, так что я скривилась, замотав головой, чтобы он не подходил к нам, хотя идти ему было больше некуда. Бедняга вышел на голоса живых людей, и я понятия не имела, как он вообще здесь выжил.
Бродяги скрывались где угодно — из общин их гнали, стража пинала, Аскеты вышвыривали за ворота, а жители города доносили на них властям и обливали помоями. Фристада не жаловала тех, кто не принадлежал ни к каким фракциям, хоть монашеским, хоть преступным, и хотя была даже община нищих — официальная, с которой не забывали собирать налог, — принимала она не всех. Городской нищий — статус, и ты, конечно, можешь быть вонючим, безногим или немым, но главное, чтобы тебе подавали.
Этот бедолага, возможно, был изгнан, а может, небольшую компанию таких же изгоев пожрали восставшие и минутали. Но он был живой и несчастный настолько, что хотелось отшвырнуть его прочь. Жалости он не вызывал, только брезгливость, и смотрел он на нас потерянным, будто слепым взглядом.
— Ползи наверх, дурень, сейчас здесь будет катастрофически жарко, — сквозь зубы посоветовал Гус, и я несильно пихнула его в живот локтем, но он не обратил на меня никакого внимания. — Как-то ты сюда попал? Вот так и выметайся обратно.
Бродяга смотрел на нас и ничего не говорил. Гус выпустил меня, захлопал по карманам.
— Вали, пока цел, — повторил он и напрягся. Ему как и мне не нравилось это грязное, вшивое, тощее отребье, настолько, что он даже отошел подальше к стене. — Ты еще и глухой?
Бродяга перевел на него невидящий взгляд. Нет, он видел, и глухим определенно не был. Но голодным и насмерть напуганным — да.
— Гус? — позвала я. — Не надо так с ним.
Я тоже была такой. Голодной и насмерть напуганной. И, может быть, если бы мне не повезло сначала с веселым домом, а потом — с Самуэлем, я тоже была бы…
— Он хочет есть, — я облизала губы. Брезгливость? И от меня шарахались люди, меня считали… считают и будут считать неприкасаемой.
Я стащила сумку, в которой лежали запасы еды. Мне нужно было есть, много есть, особенно сейчас, и я уже ощущала голод, но нащупала завернутые в тряпку бутерброды и кинула бродяге. Он поймал их на удивление ловко, прижал к груди и сделал шаг, потом еще. А потом остановился.