Книга монстров
Шрифт:
Восставшие, поняла я.
— Гус? — я подергала его за рукав. — Там, внизу, никого нет. Он прятался там.
— Ну и что? — отозвался Гус с раздражением, и оно неприятно резануло. — Сейчас-то тут его никто не держит? Пусть проваливает, у нас полно дел, а времени очень мало.
Вопреки общему мнению, оборотень не порождение зла, но сейчас я чувствовала то, что о нас писали дрянные газетки. Поднимается волна гнева, с клыков начинает капать слюна. Мне казалось, я забыла, вычеркнула из памяти, стерла как приснившиеся в кошмарном сне те первые дни во Фристаде, полные страха и безнадежности. А Гус — Гус сытно жрал,
Воистину, одна гниль.
Я подскочила к двери и откинула деревяшку так легко, что Гус ахнул. Его испугу я порадовалась.
Я шагнула за дверь. Где-то бродила мертвая, иссохшая женщина, на миг заподозрившая наше присутствие, а мои глаза слишком привыкли к свету шашки, чтобы идти в темноту — все, что мы разбросали, осматриваясь, давно потухло.
За дверью царила вечная, глухая от толстых каменных стен тьма. Я прислушалась, Гус молчал, наверное, злился, но ему было не понять моего порыва — поступить с этим несчастным так же, как когда-то со мной поступил Самуэль, — а бродяги не было слышно.
Глаза, поняла я, он же видел мои глаза. Перевернутые боги, пусть он меня не боится, я не причиню ему вред, я хоть так верну вам ту великую милость, которую вы послали мне тогда в этом сраном борделе!
Шуршание голых, истлевших ступней по каменным полам, неясные хрипы, доносившиеся из залы, где находилось основное число восставших, и что-то настолько далекое, что даже обострившийся слух едва различал. Что-то… сильное, огромное, могущественное. По коже побежал холодок, и на миг в голову пришла мысль, что я сама, добровольно, похоронила себя в древней гробнице.
Шаги затихли, я выскользнула во тьму и тут же забилась в тупичок, что находился в нескольких шагах, и замерла. Восставшая как заведенная шаркала ногами где-то на расстоянии вытянутой руки от меня, но убивать ее сейчас — лишь встревожить остальных. И я смотрела, как медленно из тьмы проступают углы и камни старых замшелых стен, как все пространство меняется с каждой минутой, обретает свой собственный, потусторонний, желтоватый цвет. Когда мертвая вновь приблизилась, я прикрыла глаза и бесшумно прошла следом за ней, обогнав в расширяющемся проходе. В зале света было больше — тлели еще две шашки, на которые никто не обращал внимания.
Пятеро восставших бродили кругами, как заводные игрушки, издавая приглушенные хрипы. И шепоток. Я прислушалась, ощущая, как по спине бегут мурашки — шепоток я раньше не слышала. Он казался почти неслышным, будто ребенок, спрятавшийся под одеялом от воображаемых монстров, умолял их уйти. И что-то еще — то самое, пронзающее мозг могуществом и силой. Книга?
Второй ход, огибающий башню, в которой сидели Гус и бродяга, был пуст и глух — я проверила, неслышно пропустив мимо себя мертвых и обойдя лежащего восставшего. Это казалось идеальным местом и таковым было — только бы не устроить обвал. Но разум требовал подчинения, и кто я такая, чтобы перечить — это мой собственный разум, пора бы научиться ему доверять.
Подобрав с пола какой-то камень, я изо всех сил кинула его во второй проход и слушала, как реагируют мертвые. Они зашевелились. Тот, что неподвижно лежал, словно бы проснулся, с тяжелым леденящим хрипом вскинул руки, и в нос ударил тяжелый смрад разложения. Тишь, да кем они были, почему тлеют так
Тщетно — полыхнуло так, что лицо обдало жаром, и я шарахнулась в самый темный угол, помня об оставшейся за спиной мертвой женщине — она не услышала звук ударившегося о пол камня и осталась бродить по своему маршруту.
Я всем телом ощутила волну боли и отчаяния — почему? Разве не была бы я рада избавиться от участи вечность бродить во тьме, пока не исчезнет плоть с костей?
Закричала мертвая — страшно, хрипло и надсадно, будто кто всадил в тело зазубренный нож, и я переместилась, позволяя глазам вновь привыкнуть к мраку — масло догорало, и жаром развеивало прах. Женщина — я увидела, как она ковыляла туда, где навечно остались ее собратья.
Стой.
И я стояла — мозгов у нее не хватит искать меня по всей зале, а Гус не выглянет на шум, потому что он Тень.
А теперь убей, шепнул мне разум.
Мягкими шагами я направилась к пышащему жаром тупичку. Женщина рычала, потеряв все черты, что еще напоминали в ней человека, тыкалась и отходила от потухающего огня. А я уже стояла за ее спиной с поднятым в руке клинком.
— Эй, — сказала я хрипло и едва не рассмеялась в ее отвратительное лицо. Она больше не была женщиной, она была монстром, телом, поднятым магией Книги, душа давно покинула ее. Она ничего не чувствовала.
Как и не почувствовала удар, не успев среагировать, и рассыпалась прахом.
Убей, снова шепнул разум. В четырех шагах от меня полз последний восставший, бессильно и надсадно воя прогнившими связками.
Я обошла его по кругу, уже не таясь и ничего не боясь. Я улыбалась, наверное, как безумная, а он неуклюже пытался поворачиваться за мной, хватал воздух руками там, где недавно были мои щиколотки, шлепался на пол, теряя точку опоры, и выл. Я закончила это одним махом, неожиданно придя в себя. Кем бы он ни был сейчас, но раньше — человеком. Нужно уважать чужую смерть. Он тоже рассыпался прахом, тьма обволокла зал, и я очнулась лишь спустя время, когда хлопнула дверь и из башни вышел Гус.
— Все в порядке, — сказала я. — Их больше нет.
— Да, я… услышал. Порезвилась?
Мы смерили друг друга злыми взглядами. Плохо, очень плохо, нам нельзя сейчас становиться врагами, а мне — мне надо все объяснить. Гус обо мне ничего не знал, хотя, может быть, и того, что он знал, ему хватило.
— Вполне, — кивнула я и крикнула в темноту: — Эй! Эй, выходи! Не бойся!
Бродяга показался из тьмы, все такой же потерянный, все такой же… забитый. Он даже шел неуверенно, будто всю жизнь его варварски били палками, издевались, унижали. Он больше не поднимал головы и только прижимал к себе тряпку с едой.