Книга о Боге
Шрифт:
У меня было такое ощущение, будто я нежданно-негаданно получил пощечину, но потом я вспомнил день, когда впервые увидел открытки, и успокоился: пожилой джентльмен просто сделал за меня мою работу, отыскав это высказывание в тексте. И я тут же ответил, что считаю правильными обе фразы. Если же говорить о том, которая мне больше по душе, то мне трудно отдать предпочтение той или иной, хотя, пожалуй, теперь я несколько изменил бы вторую фразу, переделав «безмолвное требование Бога» на «требование безмолвного Бога».
— Ведь правда же, эти слова что-то вроде символического стиха, выражающего самую суть вашей литературы? Когда я на них наткнулся, то невольно застонал — с такой ясностью мне вдруг это открылось. И в связи с этим у меня есть к вам просьба: не можете ли вы как-нибудь рассказать нам о Боге?
— Хорошо. Хотя вообще-то я решил для себя, что на собраниях вашего Общества никогда не стану
— Очень просим вас. Тем более что это поможет нам проникнуть в сокровенные глубины вашего творчества.
Должен сказать, что я вернулся к литературному труду после трехлетнего перерыва и, дописав до этого места, невольно остановился.
Последние три года я чувствовал себя из рук вон плохо: после того как моя жена скончалась от рака, моя прежде вполне упорядоченная жизнь рухнула, я никак не мог оправиться от удара, к тому же испытывал чисто бытовые затруднения, в результате у меня разыгрался радикулит, я с трудом двигался и прервал работу над очередной книгой, несмотря на то что написал уже около двухсот страниц. Телесная слабость влечет за собой душевную, я совершенно пал духом, невольно вспомнил о том, сколько мне лет, остро ощутил близость смерти и стал неожиданно для самого себя думать только о том, как бы поскорее соединиться с женой и обрести покой. Разумеется, я обращался к врачам, прибегал по советам друзей к иглоукалыванию и прижиганиям моксой, но ничто не могло вдохнуть новые силы в мою дряхлую плоть. Тогда я понял, что пора готовиться к смерти. Я всегда жил одним днем и готовить мне особенно было нечего, но все же необходимо было привести в порядок все написанное за пятьдесят лет жизни: отобрать те произведения, которые я хотел бы оставить после себя, а все остальное уничтожить.
Я никогда не перечитывал своих произведений после того, как они выходили в свет, мне казалось, что они уже не принадлежат мне. Когда у меня оказывалось свободное время, я предпочитал тратить его на какое-нибудь другое чтение. Поэтому я даже не помнил точно, сколько мною было написано. Вот уже трижды выходили сборники моих избранных произведений, однако во всех случаях их составлением занималось издательство, а я и не думал ничего читать. Но тут мне пришло в голову, что если какое-нибудь издательство захочет выпустить полное посмертное собрание моих сочинений, то неплохо было бы самому заняться его составлением. Ведь речь идет о том, что останется жить после моей смерти.
Придя к такому решению, я начал с перечитывания рассказов. Некоторые из них вошли в состав разных сборников, другие были напечатаны в журналах, из которых я их и вырезал. Прослышав о том, что я читаю свои старые произведения, мои особенно ретивые читатели прислали мне множество журналов, которые выходили на грубой дешевой бумаге в годы послевоенной разрухи, в них часто публиковались мои рассказы. Всего у меня собралось что-то около трехсот выпусков. Когда я стал читать их по прошествии стольких лет, сразу сделалось ясно, какие хороши, а какие — нет, мне казалось, я читаю написанное кем-то другим. Слабые я только помечал как подлежащие уничтожению, в те же, которые предполагал оставить, вносил исправления и дополнения, испытывая от этой работы радость, совершенно не похожую на ту, которую испытывал в момент их написания. Иногда я натыкался на произведения, о существовании которых успел совершенно позабыть. Иногда мучительно напрягал память, пытаясь вспомнить когда, по какому поводу это было написано.
Среди прочитанных мною рассказов я обнаружил несколько настоящих шедевров, как бы даже и не мною написанных. Я не помнил, как их писал, к тому же они были слишком хороши, мне такое не под силу. Когда я обнаруживал такой рассказ, то читал его не отрываясь, с начала до конца, а потом перечитывал еще несколько раз, думая: «Вот уж воистину, это не мое творение, не иначе как Бог водил моей рукой», — и не мог ничего ни исправить, ни дополнить. Более того, я просто локти себе кусал, досадуя, что не вспомнил об этом рассказе, когда ко мне обращалось парижское издательство с просьбой дать какие-нибудь рассказы для публикации на французском.
Эта работа была тяжелым бременем для дряхлого, больного старика, я затратил на нее много времени и сил, но она омолодила мое сердце и отдалила душу от смерти. Покончив с рассказами, я сразу же взялся за романы…
К сожалению,
Это монументальное произведение, — возможно, потому, что главным героем его был Дзиро Мори, мой сверстник, выросший примерно в таком же, как я, окружении и имевший похожий жизненный опыт, — я читал, испытывая глубокое волнение, словно заново проживая свою жизнь. Одновременно я пришел в ужас и содрогнулся, осознав, к сколь опасным последствиям может привести современная политика.
Японцы действительно достигли экономического благоденствия, сумев преодолеть невзгоды, обрушившиеся на них после поражения в войне, однако в погоне за деньгами, заботясь лишь о личной выгоде, они деградировали духовно, а потому склонны, сами того не замечая, повиноваться воле наиболее влиятельных политиков, пребывая при этом в твердой уверенности, что живут в демократической стране. К примеру, они, не задумываясь, становятся восторженными почитателями премьер-министра, начинавшего свою карьеру во флоте, ибо их завораживают его речи, в которых он задушевно откровенничает с ними о проводимых в стране политических мероприятиях, умело прикрывая националистические притязания правительства красноречием, достойным руководителя секции риторики в старом лицее. И не случится ли так, что эти люди, которые называют себя демократами, пацифистами, решительными противниками войны, не успеют и оглянуться, как окажутся добровольными участниками националистической войны, точно так же, как это произошло когда-то с поколением Дзиро Мори? Это страшно. И не только это. Две великие державы — Америка и Советский Союз, имея большие запасы ядерного оружия, конкурируют между собой, тратя огромные суммы из государственного бюджета на разработку новых видов оружия и на армию, а все цивилизованные страны мира делятся на два лагеря в зависимости от того, на чьей они стороне. Наша страна является союзником Америки, и если вдруг между двумя великими державами начнется война, то, сколько бы мы ни кричали о том, что придерживаемся пацифистских позиций и выступаем против войн, ядерных ударов нам не избежать, и что тогда будет с Японией и японцами? Впрочем, все это общеизвестно…
Однако люди беспечны и, похоже, склонны без всяких на то оснований смотреть на мир через розовые очки: «Да что вы, да быть того не может!» Я стараюсь по мере сил подавлять тревогу, убеждая себя, что стар и дряхл, а потому покину этот мир раньше, чем произойдет что-нибудь подобное, и тем не менее в день своего отъезда в Каруидзаву я, как это ни глупо, записал в дневнике вот такое пятистишие:
Глядя, как дети Резвятся в саду беспечно, Печально вздыхаю При мысли — в каком же мире Им суждено жить?Но, может быть, я просто слишком дряхл и малодушен? Не зря же у меня пропало всякое желание ездить в Каруидзаву, где начиная с 1930 года я проводил каждое лето, если только не был за границей. Я стал страшно тяжел на подъем. Когда я покидал горный санаторий в Швейцарии, где лечился от туберкулеза, мой лечащий врач разрешил мне вернуться в Японию только при соблюдении следующего условия: мне предписывалось в течение десяти лет проводить оба летних месяца вдали от моря, в горной местности, находящейся на высоте тысячи метров над уровнем моря. Выполняя это предписание, я выбрал Каруидзаву и год за годом добросовестно ездил туда, испытывая на себе целительное действие природных сил, благодаря чему мне в конце концов удалось избавиться от туберкулеза, болезни, которая считается неизлечимой. Да и позже, как только наступало лето, я, дождавшись, когда у членов моего семейства начнутся летние отпуска, вместе со всеми выезжал из Токио.