Книга о Боге
Шрифт:
Но, наверное, ко всякому счастью со временем привыкаешь, оно быстро становится чем-то обыденным, и человек начинает сам выискивать причины для беспокойства — так или иначе, Фумико, на правах старшей сестры вдруг озаботившись будущим младшей, стала настаивать, чтобы та пошла работать в консерваторию преподавателем по классу фортепиано, и очень встревожилась, когда Рэйко ответила категорическим отказом; мать в свою очередь беспокоило, не останутся ли обе младшие дочери на всю жизнь старыми девами, ведь лет им было уже немало, а они по-прежнему жили в родительском доме и настроены были, судя по всему, довольно беспечно.
— Ты поспрашивал бы у своих знакомых, — часто говорила она мне, — может, найдутся какие-нибудь подходящие женихи. Не относятся
В таких случаях я обычно напускал на себя беззаботный вид и успокаивал ее:
— Обе они стали прекрасными независимыми женщинами, так что беспокоиться нечего. Они вполне смогут сами о себе позаботиться. А что касается брачного возраста, то все это чушь. Для человека, вступающего в брак в пятьдесят лет, это и есть брачный возраст. Успокойся и не вмешивайся, пусть каждая идет своим путем.
Сам я после войны много лет — особенно когда дочери учились за границей — работал не щадя себя, постоянно подстегивая свой слабый от рождения и подорванный возникшей в военные и послевоенные годы дистрофией организм. В довершение всего года через три после окончания войны я стал страдать от приступов астмы, которая постепенно перешла в хроническую форму и доставляла мне немало мучений. Однако, думая о дочерях, проходящих стажировку за границей, я не позволял себе расслабиться. К счастью, за все это время я ни разу не слег. Мне и самому это кажется чудом.
Сейчас-то я понимаю, что меня, конечно же, поддерживала сила Великой Природы.
Однако, когда дочери вернулись домой, я — может быть, оттого, что тревоги остались наконец позади, — позволил себе расслабиться и тут же остро ощутил, сколь велика степень моего физического истощения. С большим трудом продолжал работу над романом-эпопеей «Человеческая судьба», который начал, движимый желанием покончить с журналистикой, и больше ни за что не брался. Весной 1970 года один из моих близких друзей выстроил в сосновом бору возле деревни, где я родился, литературный музей моего имени и готовился к его открытию, я же, будучи при последнем издыхании, впервые начал ощущать свой возраст — шутка ли, семьдесят три года. Но вот ранним утром 18 апреля, за три недели до своего дня рождения, в моей комнате появилась живосущая Родительница в алом кимоно…
Это подробно описано мной в восьмой главе «Улыбки Бога».
Потом я слышал самые разные отзывы читателей. К примеру, один из молодых критиков весьма дружелюбно сказал мне:
— Явление вроде мистическое, а описано как нечто совершенно обыденное. Хотелось бы понять замысел автора. Впрочем, я в восхищении, потому-то и спрашиваю.
Тогда я не понял, что он имеет в виду. Смысл его вопроса дошел до меня значительно позже, и я растерялся.
Все дело в том, что в то утро я, давно уже порвавший всякие связи с учением Тэнри, не осознал, что пришедшая ко мне старуха в алом является живосущей Родительницей. А если и осознал, то не поверил сам себе. Так зачем же я вступил с ней в беседу? Думаю, люди творческие меня поймут. К примеру, великий Бальзак, мой учитель на поприще литературы, в «Человеческой комедии» всерьез собирался просить знаменитого врача, им же самим и созданного, диагностировать болезнь, которой страдал в преклонные годы. Вот и я воспринял появление старой дамы в алом как нечто совершенно естественное, она была для меня всего лишь героиней «Вероучительницы», произведения, на которое я затратил столько времени и сил. Потому-то мне и удалось вступить с ней в непринужденный разговор и, более того, дословно его запомнить. Осознай я тогда, что передо мной живосущая Родительница, что она пришла передать мне слова Бога-Родителя, я бы ни за что не смог говорить с ней так…
Может быть, это и огорчило живосущую Родительницу, кто знает, во всяком случае, появившись у меня во второй раз, она дала мне поручение, которое непременно должно было
С тех пор прошло целых шестнадцать лет, и вот в нынешнем (1986) году, когда учение Тэнри праздновало свое столетие, в тот самый день, когда закончились юбилейные торжества, живосущая Родительница снова посетила меня и беседовала со мной. Среди всего прочего она говорила о моих душевных метаниях и сокрушалась, что я не поверил тогда, что она-то и есть живосущая Родительница, поверь я в это, она являлась бы мне еще неоднократно и смогла бы указать, каким образом я могу помочь Богу-Родителю спасти мир, и в этом случае к столетию Тэнри и в Японии, и во всем мире жизнь стала бы светлее и лучше…
Я покорно склонил перед ней голову. Вот таким неверующим человеком я был. Много десятков лет я жил, веря только в одну истину: «Литература призвана облекать в слова неизреченную волю Бога». Этим Богом была та Сила Великой Природы, о которой Жак говорил мне в Отвиле, в этого Бога я верил, но верил совершенно отвлеченно, не более того. Я и знать не знал то, что хорошо знаю теперь, а именно что этот единый Бог, иначе Сила Великой Природы, является Богом-Родителем, что он денно и нощно печется обо всех живущих на земле людях, видя в них возлюбленных чад своих. Не зная этого, я не способен был верить. А ведь, обладай я большим смирением и благочестием, я постиг бы истину уже тогда, когда живосущая Родительница во второй раз оказала мне честь своим появлением! Да, я сожалею об этом теперь и чувствую себя виноватым.
Глава седьмая
Как я уже упоминал в «Улыбке Бога», моя младшая дочь Рэйко вышла замуж за человека, которого выбрал для нее Бог.
Брак, независимо оттого, как он начинался, является тяжкой работой, на выполнение которой уходит целая жизнь: двое — мужчина и женщина, выросшие в разной среде и имеющие разный жизненный опыт, живя вместе, совместными усилиями создают произведение, название которому семья.
И Рэйко, и ее жених были вполне самостоятельными, прекрасно образованными людьми, поэтому, когда они начали встречаться, я дал им полную свободу, ограничившись напутствием:
— Если один из вас вдруг поймет, что не хочет этого брака, пусть немедленно сообщит об этом другому, после чего вы перестаете встречаться. Постарайтесь определиться с этим как можно быстрее.
Лето того года я, как обычно, провел на нашей даче в Каруидзаве. Рэйко жила там со мной и заботилась обо мне вместо матери. Как-то ее жених по своим министерским делам был командирован в Синано, а на обратном пути заехал к нам и провел с нами два дня. После его отъезда дочь призналась мне:
— Единственная загвоздка в том, что жена дипломата не имеет права выступать в концертах, но, в конце концов, я ведь занимаюсь музыкой главным образом для того, чтобы жизнь моя стала богаче… Даже не давая концертов, я смогу доставлять удовольствие своим домочадцам и друзьям… Словом, я выбираю замужество. Он говорит, что скоро будет решен вопрос с его назначением и надо сыграть свадьбу до его отъезда из страны…
Это было осенью 1970 года. Жених дочери получил должность секретаря японского посольства в Сеуле. Поскольку они решили пожениться до отъезда, я сказал им прямо:
— Мы с матерью плохо разбираемся в житейских делах, поэтому денег на свадебные расходы дадим, но вмешиваться ни во что не станем. Придется вам самим всем заниматься, поступайте так, как считаете нужным.
В результате молодые сами решили, где состоится церемония, кто будет приглашен, и, торжественно справив свадьбу в отеле «Окура», где, как мне потом сказали, почти невозможно заранее заказать зал, отбыли в Сеул. Узнав, что послом в Сеуле недавно стал Канаяма, я понял, что могу не волноваться ни за дочь, ни за ее супруга.