Книга о Человеке
Шрифт:
— Я познакомилась с Д., когда училась в Париже. Мне хорошо известны его, как вы изволили выразиться, высокие человеческие качества и дарования. Я даже считаю, что мою учебу в Париже можно считать успешной уже потому, что я познакомилась там с Д. — настолько меня поразил этот человек. Я буду счастлива, если, выйдя за него замуж, смогу посвятить ему всю свою жизнь, к тому же мне кажется… я могла бы составить его счастье… Поэтому я приняла решение сделать все, чтобы стать его женой. И вот теперь, когда наконец замаячил радостный день и моя мечта может осуществиться… я столкнулась с противодействием его
— Все это прекрасно, но я тебя совсем не знаю, к тому же ты пришла так неожиданно — я не могу так сразу согласиться…
— Я была в Париже вместе с вашей дочерью, может, вы спросите у нее?..
— Вообще-то с этим должен был прийти сам Д.
— Хорошо, мы придем вдвоем и будем вместе вас просить.
На этом она ушла.
Д. был молодым архитектором, с которым я познакомился, когда во второй раз после войны попал в Париж. В ту эпоху финансы Японии были в плачевном состоянии, мало кто мог позволить себе на собственные средства учиться за границей, поэтому молодых людей, учившихся в Париже, было буквально по пальцам пересчитать, все они старались помочь друг другу и дружили без разделения на юношей и девушек.
Моя третья дочь изучала в Париже вокал и, когда я приехал, познакомила меня со своими друзьями, и между прочим с Д.
Д. изучал архитектуру на промышленном факультете Токийского университета. Будучи поклонником великого Корбюзье, он, окончив университет, перебрался во Францию и вот уже третий год учился, работая в его мастерской. Там он получал неплохое жалованье и среди других японских студентов слыл богачом, но вообще-то он был очень добрый юноша. Я от него много узнал о знаменитых зданиях Франции и Парижа.
Кстати, тогда же случилось забавное происшествие.
Я получил от госпожи Рошфуко приглашение на чай. Ее салон славился во всей Франции, быть приглашенным туда считалось огромной честью. Но меня это приглашение застало врасплох. В салоне надо быть соответственно одетым, а я оказался в Париже проездом, поэтому у меня был один лишь помятый дорожный костюм. Я решил отказаться и обратился за советом к своему старинному французскому приятелю, как это сделать поприличней. Он удивился: получить приглашение в этот салон — невероятная честь, поэтому об отказе не может быть и речи. Поскольку меня пригласили на чай, достаточно надеть черный пиджак, посоветовал он.
Хорошо бы сшить пиджак, но времени на это не было. Я решил купить готовый, отправился в универмаг, но моего маленького размера в отделе взрослой одежды не нашлось. Я пошел в детский отдел, но там не было моделей, которые могли бы подойти взрослому. Как ни обидно, придется отказаться от приглашения. Я был в отчаянии.
И тут я случайно встретился с Д.
У него есть черный пиджак, только что из чистки, сказал Д., но вот подойдет ли он мне? Д. сам принес пиджак мне в гостиницу. Примерил — точно на меня.
Итак, я направился к назначенному сроку в салон госпожи Рошфуко в пиджаке Д. Прежде всего меня поразило, что в Париже есть такой огромный особняк. В воротах меня встретил лакей в ливрее и повел внутрь. Мы поднялись наверх,
Гости стояли, сидели, о чем-то беседовали и, пожав мне руку, не прерываясь, продолжали разговор. Это были маститые старцы, видимо, финансисты, политики, ученые, но я слышал их имена впервые. Только имя одного, довольно молодого литературного критика, было мне известно… Я отыскал место, где присесть, но не мог унять волнения и чувствовал себя не в своей тарелке.
Госпожа Рошфуко оказалась довольно пожилой дамой, но я впервые видел такую поразительно красивую женщину. На ней не было ни одного кольца, ни одного драгоценного камня, и одета просто, но при этом как будто излучала свет — так была прекрасна, истинное загляденье!
Сидя на своем месте, я выбрал из принесенных напитков чай и, попивая его, понемногу стал приходить в себя. До меня начал доходить смысл общей беседы, а именно говорили о том, что после войны французские произведения искусства вывозятся в Америку.
В это время кто-то из гостей обратился ко мне:
— Наверно, в Японии происходит то же самое, что и во Франции. Не могли бы вы поделиться с нами своим мнением?
— В Японии до войны богачи хранили произведения искусства у себя в закромах, как мертвый капитал, — сказал я. — Им достаточно было того, что они ими владеют, никому при этом не показывая. Это было равнозначно тому, что произведения искусства не существовали вовсе… Но после войны обедневшие толстосумы начали продавать свои коллекции американцам. С одной стороны, это прискорбно, но для произведений искусства, думаю, — во благо. Американцы ими восхищаются, они наконец-то реально существуют, а значит, если эти шедевры отправляют в Америку, можно считать, что им повезло: отныне ими будет любоваться множество людей… Я убежден, что произведения искусства — общее достояние, а не предмет частной собственности…
Ответив так, я осмелел и в течение четырех часов свободно беседовал с гостями о разного рода проблемах. Эта четырехчасовая беседа стала для меня ценнейшим опытом. То не было, как принято у нас, шушуканье вокруг да около какой-нибудь избитой темы. Нет, здесь говорили свободно и, точно выметая скопившуюся внутри себя пыль, очищали и освежали свою душу. В результате мне стало казаться, что госпожа Рошфуко сияет чистейшей красотой…
Прощаясь, она мне сказала:
— Когда будете в Париже, можете приходить ко мне запросто. Впрочем, я была бы не против встретиться с вами и у вас на родине.
Поблагодарив, я по примеру других гостей поцеловал ей руку и ушел.
Когда я вышел в сад, литературный критик X. спросил меня, благодаря каким связям я получил приглашение в салон. Я ответил, что для меня самого это стало неожиданностью, поскольку никаких особых «связей» у меня нет.
— Удивительно! — воскликнул он. — Трудно поверить, чтобы вас, такого молодого, пригласили в этот знаменитый салон!
Лицо его изображало недоверие, поэтому я, смеясь, сказал:
— Меня впервые называют молодым с тех пор, как мне перевалило за шестьдесят…