Книга о разведчиках
Шрифт:
Ничего странного нет в том, что из всего множества комсомольских собраний на фронте запомнилось только одно это. Не могут все собрания быть поворотными в жизни человека — быль бы очень плохо, если б он так часто поворачивался… от собрания к собранию… И вообще у одного одно собрание этапное, у другого — другое. Мне вот запомнилось на всю жизнь то собрание — не в актовом зале, а на лужайке за огородами…
В разведке много хороших ребят — что ни разведчик, то личность, а Грибко выделялся. Если Иван Сыпченко любил возиться с неопытными, слабыми и получал удовольствие, когда видел, как этот молодой оперяется и становится на ноги, то Грибко был вожаком. Он любил возглавлять. Возглавлять, но не командовать —
Под Сталинградом в боевых действиях я не помню Грибко. Но он там был. Он был в блиндажах балки Коренной под Городищем.
В вылазках за «языком» он при мне участвовал дважды. И оба раза на Курской дуге.
Первая вылазка была необычной. Дело в том, что наша дивизия после Сталинграда полгода находилась в тылу на формировании. Ребята, конечно, быстро привыкли к мирной, спокойной жизни, ходили на танцы в сельский клуб, старались не вспоминать войну. И когда в июле сорок третьего дивизия пришла на фронт, когда снова над каждым низко нависла смерть, все были какими-то оглушенными и даже растерянными. Взвод никак не мог настроиться на боевой лад. И, конечно, не дай бог, если бы первая вылазка за «языком» сорвалась, если бы кто-то из ребят погиб на глазах у других, особенно новичков. Поэтому командование и решило с первым «языком» разведчиков не торопить (конечно, не столько поэтому — наверное, терпела обстановка), сделать все, чтобы мы взяли «языка» легко и красиво. Место выбирали Иван Исаев и Грибко.
И вот однажды Иван пришел с передовой с еле скрываемой веселинкой в глазах. А скрывать надо, ибо пока не взял «языка» — радоваться нечему.
— Место нашел, — сказал он и наклонил голову, только видно было, как подрагивают у него ноздри. Они всегда у него подрагивали, когда он собирался выкинуть какую-нибудь шутку. — Нашел нужник ихний…
Ребята запереглядывались. Кто-то хохотнул.
— Это что значит? — спросил Грибко. — Нужное для нас место?
Еще трудно было понять, собирается ли он заводить Ивана Исаева или на самом деле не знает, что это такое. Иван же нашелся сразу:
— Да. Нужное и для нас и для них место — где «языков» берут. Понял?
Идея, конечно, была ошеломляющая. У ребят загорелись глаза. Половина взвода была из новичков (даже больше половины), — тем вообще от этого веселого разухабистого разговора двух ветеранов повеяло романтикой, приключениями.
— А ты как его надыбал? — не отставал почти с серьезным видом Грибко.
И Иван потерял бдительность, начал рассказывать обстоятельно все как было.
— Надыбал-то случайно. Пошел с передовой, наткнулся на куст малины, потоптался вокруг него не больше трех минут. Потом сориентировался, где стреляют — значит, там передовая — и пошел от этой стрельбы. И пошел-то не туда. Там оборона загибается, а я-то пошел напрямую. Ну и на мое счастье, должно, там никто в обороне не сидит, ни наши, ни ихние. И вот наткнулся на это самое место. Думаю: не-ет, это не наше заведение! Наши славяне таких сооружений не строят, они больше просто в кусты бегают. Присмотрелся…
— А может, принюхался? — растянул рот до ушей Грибко.
Все засмеялись. Засмеялся и Иван.
— Принюхиваться мы будем завтра. «Языка»-то нам с тобой брать.
Брали действительно они вдвоем, и кто-то третий страховал — кто, я не знаю, на эту операцию я не ходил. Ходили только новички. Грибко потом рассказывал, как они трое старых разведчиков (а третьим, кажется, был Рассказов), наглядно обучали молодых брать «языка». Подползли, говорит, к отхожему месту буквально на три метра и слились с травой. А поодаль ребята лежат, смотрят. Смотрят не только на это место, но и по сторонам.
— Дело-то тут такое, — говорит Грибко. —
Ждали недолго. Вот он и пожаловал, рослый ариец. Спустил штаны и только пристроился на жердочке — ребята сзади его хвать! Лишь каблуками сбрякал об свое седало.
Притащили его к штабу. Сбежалось много любопытных обозников и прочих тыловиков — давно ведь пленных не видели! Грибко на своих длинных ногах вышагивал кругами и посмеивался над особо любопытными.
— Поняли, к чему приводит чрезмерное увлечение цивилизацией?! Ходил бы он просто в кусты, сегодня под один, завтра под другой — не попался бы в плен. Ведь за каждым кустом подкарауливать его не будешь, правда?..
Ребята похохатывали. Новички вообще были в восторге — как здорово все-таки в разведке! Сплошная романтика!
То же самое казалось и мне восемь месяцев назад, когда взяли первого при мне «языка» под Сталинградом, так же все радовались, не подозревая, что через неделю весь взвод поляжет перед вражеским дзотом Не подозревают и тут новички, что половина из них буквально через четыре-пять дней (недели не пройдет) напорется на немецкую засаду среди бела дня.
Поколение разведчиков новое, а судьбу ему война приготовила ту же, что и предыдущему…
Я не помню, как Грибко проводил комсомольские собрания — наверняка как-то проводил. Но прекрасно помню, что около него всегда табунились робята. Он красовался перед ними, посматривал сверху вниз. И неожиданно кого-нибудь спрашивал:
— А что ты будешь делать, если на тебя нападут сразу два фрица?
И когда кто-то из ребят ответил, что разведчик прежде, чем убить врага, должен подумать, а нельзя ли его взять в плен, Грибко аж присел от восторга.
— Вот именно! Правильно мыслишь, чадо мое! Живой он во сто раз ценнее. Убитый, конечно, тоже хорошо. Но живой — это все-таки прекрасно, со связанными руками… Будет из тебя, как Исаев говорит, натуральный разведчик…
Иногда особо нетерпеливых и непоседливых он спрашивал:
— А скажи, отрок, какая первая заповедь разведчика?.. Вот то-то и оно…
Иной раз — правда, такое бывало редко — он с пристрастием кого-нибудь допрашивал:
— Ты видел хоть единое ржавое пятнышко на моем автомате? — И в таких случаях открыто поучал: — В твоем автомате не только твоя жизнь, но ведь и моя и, может быть, любого из нас. А ты почему так относишься к нам?..
Вот таким неуемным заводилой Грибко и остался в моей памяти.
Второго «языка» на Курской дуге вместе с Грибко брали и мы с Иваном Исаевым. Взяли мы его случайно, мимоходом (специально такой задачи нам не ставили). Он оказался артиллерийским корректировщиком. Лежал на помосте, загорал — в самом прямом смысле — на нашей территории. Ну как было пройти мимо!
…А не так давно у меня состоялась мимолетная встреча с моей юностью — я буквально на несколько минут заехал в тот рабочий поселок, где заканчивал среднюю школу, где принимали меня в комсомол. С сорок первого года, с самого начала войны я постоянно возвращался в мыслях сюда. Тридцать с лишним лет прожил по соседству — все никак не мог собраться и съездить. Почему-то казалось, что для этого нужны какие-то особые, очень обстоятельные сборы, какая-то внутренняя, всеобщая мобилизация мыслей и чувств. И вот однажды на пути из Новосибирска вдруг перед одним из дорожных указателей я замер на секунду, дрогнули руки, и еще в мыслях я ничего не решил, а они, руки мои, сами подтолкнули вправо рычажок поворотов на руле и решительно повернули баранку. И я сделал крюку сто двенадцать километров — на несколько минут заехал в свою юность — в рабочий поселок Сузун.