Книга обманов
Шрифт:
— И поучиться не вредно, раз уж я решила поиграть в писателя. Если готовы объяснять, как это делается, — здорово.
— И кем они тебе показались — сектанты, альтруисты, жулики? Кто?
— Как тебе сказать... бабки видны огромные, в наших российских условиях это наверняка были бы грязные деньги, или наркотики, или политика, или ещё дерьмо какое. А с европейцами всякое возможно, у них реально существуют гранты на культуру.
— Хочется верить — да.
— Очень. Странно то, что я тут месяц проторчала, а кто главный, не уловила.
— Как это —
— Ну не скажи. Хлопает глазами, тараторит, ходит — к стенам прижимается. Вот по поводу интернета тебе кто ситуацию разъяснял?
— Ма... по сути, Елена. А ты откуда знаешь, что я интересовалась?
— А что бы тебе, сетевому человеку, первым делом в голову пришло?
— Логично. Ну, Елена, понятное дело, она же на хозяйстве.
— Ой, — хихикнула Сашка, — хочешь сказать, что эта Катрин Денёв местного разлива в чём-то соображает, кроме бытовухи?
— А ты хочешь сказать, у Денёв нет мозгов? Характера?
— От неё пахнет принцессой Дианой, — заметила Катя.
— В смысле?
— «Колокольчик» от Penhaligon’s. Очень загадочные духи.
— И что? — агрессивно спросила Сашка. — Теперь всякие лохушки в метро с вьюитонами катаются.
Игнорируя Сашку, Агафья обратилась к Кате:
— Что вообще её здесь держит, что она пишет, например, если уж тут все по этой части?
— Этим я как раз поинтересовалась, — Сашка явно важничала, высокомерное выражение на простеньком, стремительно пьянеющем личике смотрелось трогательно, — она обычная редакторша. Мне Панаева говорила, просто клерк от книгопечатного бизнеса.
— И она тут, в отличие от всех, за деньги, а не за идею?
— Почему же, как раз наоборот. Мы — настоящие писатели, творцы. — Она поймала лёгкую Ольгину улыбку. — Нет, может, кто-то и ремесленник, но здесь есть художники с образованием, с даром, с амбициями... А она из простецов, которым за счастье послужить необыкновенным людям.
— Ух ты, девочки, среди нас гении. — Агафья подлила Саше ещё вина. — И какие же у тебя амбиции, поделись.
— Нехитрые, дорогуша, нехитрые. Потусуюсь здесь полгода, заручусь поддержкой всех, кого смогу, напишу крутую книжку, такую, чтобы на потребу и продавалась как зверь. Вот как твоя, да. Или твоя. — Она дёрнула подбородком в сторону Ольги и Агафьи, но те ничего не ответили, обменявшись одинаковыми, чуть змеиными улыбками. — А потом... потом пойду к косметологу, пусть вколет мне ботокс в физиономию.
— Господи, да зачем тебе, киса, до тридцатника-то? И вообще, какая связь?
— Я начну искать того, кто увезёт меня отсюда. Или сама устрою свои дела так, чтобы уехать. Но главное — ботокс, потому что родину нужно покидать, не меняясь в лице.
— Ах, вот как. Концептуально. И чем тебе родина насолила?
— Ничем. Ничего не случилось, это чутьё. Я смотрю на дверь, которая закрывается по сантиметру в неделю, и понимаю, что через год в неё можно будет выйти только боком, а ещё через год мы едва сможем просовывать письма в щель.
— Когда девочки трут за политику, это прекрасно... — Ольга потянулась за
— Нет, ты погоди, — Агафья посерьёзнела, — мне об этом человек десять за последние полгода сказали, самые разные люди.
— Говорю вам, надо успевать. Я бы рада вывезти всех, кого люблю, маму там, сестричку, но если у меня с собой будет только счёт в тамошнем банке, это тоже неплохо. Уехать нужно элегантно, не ссорясь с властью, как Горький, чтобы печататься здесь и жить там. Его, говорят, отравили конфетами, но уж лучше умереть от шоколада, чем от его отсутствия.
— Колбасную эмиграцию сменяет конфетная?
— Деточка, а как же Набоков, «Машенька», все дела: «Россия без нас проживёт, а вот мы без неё — пропадём», так у него вроде было?
— Нет, деточка, у него иначе: «Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви России — крышка. Там ее никто не любит». Это чушь, конечно. Но если надо, я полюблю, не бойся. Оттуда.
— Аргументы? — поинтересовалась Ольга.
— Нет аргументов, нет истерики, есть уверенность, — неожиданно трезво ответила Сашка.
— Глаза, — в свою очередь сказала Агафья, — глаза и чуйка — вот мои аргументы.
— Аминь, — подытожила молчавшая до сих пор Катя, — давайте, что ли, выпьем, девочки, за родину.
— Не чокаясь.
— Ах ты, господи, сколько пафоса...
— Саш, а ты из нас, похоже, самая деловая — чем ты-то раньше занималась? И на кого лавочку оставила?
— Работала в небольшом рекламном агентстве. Чем сейчас этот рынок накрылся, ты знаешь. Мы не выдержали.
— Да... А вот что странно: у каждой из нас перед приездом сюда что-нибудь рухнуло, заметили? Мы будто на обломках приплыли, каждая от своего корабля.
— А у тебято что развалилось?
— У меня? — Ольга смутилась. — Так, личное. С мужчиной не срослось. Если рассматривать наши истории по отдельности, ничего особенного, но вместе система прослеживается, нарочно они лузеров подбирают, что ли, которым больше и пойти некуда.
— Уважаю твою склонность к обобщениям. — Агафья пожала плечами. — Писателю полезно богатое воображение, но учитывай, пожалуйста, такой пустячок, как остальной мир. У них там в некотором роде кризис был, извини за банальность.
— Ага, и мужики вокруг вас мудаками оказались из-за этого? — съехидничала Сашка.
— А ты думала? Во многом. Когда берут на излом, выдерживают немногие.
— И Юрик твой? Ты его уже оправдать готова?
— Это вряд ли. Но понять могу: проблемы только теоретически сплачивают, а на практике со страху многие начинают сбрасывать балласт, лишь бы спастись самому. Я для него оказалось обузой, как выяснилось.
— Нет, Алёша не такой! Он случайно влюбился, — Ольга внезапно заволновалась.