Книга откровений

Томсон Руперт

Это была настолько простая, но в то же время непохожая на меня версия случившегося, что я, должно быть, улыбнулся.

–  Я сказал что-нибудь смешное?
– Снел оперся о стену, теперь держа одну руку в кармане.

–  В каком-то роде, - сказал я.

–  А уточнить нельзя?
– Нет.

–  Значит, вы не нашли ее привлекательной?
– вернулся к своему вопросу Снел.
– Ну, что она… - он помедлил, - неотразима?

– Нет.

Снел вернулся к столу, затушил в пепельнице сигарету и сел.

–  Как вы относитесь к женщинам?

–  Извините, - сказал я, - уточните,

пожалуйста, что вы имеете в виду.

Снел наклонился вперед, сложив перед собой руки, вялые как перчатки.

–  У вас есть обида на женщин?
– он помолчал, а потом уточнил: - У вас есть претензии к этой женщине?

–  Я бы не назвал это обидой, - сказал я, - Но вопрос интересный.

–  А как вы это назовете?

Я уставился в стол. Его серая металлическая поверхность была свежевыкрашена и не имела еще никаких царапин. Я не знал, какая полицейским еще будет от меня польза. Я сказал все, что мог. Почему они так зациклились на мотиве? Может, пытаются найти для меня лазейку? Или заманивают меня в ловушку?

–  Итак… - Снел зажег еще одну сигарету.

–  Сожалею, - произнес я, - но мне нечего сказать.

Питере издал такой звук, как будто резко выдохнул, получив удар в живот. У него это получилось непроизвольно - нечто среднее между сардоническим смешком и возгласом отвращения.

–  Один последний вопрос, - сказал Снел, - у вас есть девушка?

Я кивнул:

–  Да. Есть.

–  А что она подумает обо всем этом? Я неожиданно повысил голос:

–  Она к этому не имеет никакого отношения.
– Нет?

–  Нет. Это совсем другое.

Питере отвернулся в сторону и что-то быстро пробормотал. Затем выбрал из стопки одну из форм и придвинул ее ко мне.

–  Вот, - сказал он.
– Изложите свои показания.

Той ночью я просыпался раз десять. Разболелся правый локоть, и я никак не мог найти удобное положение на кровати. К тому же где-то все время хлопали двери, и слышался гул голосов. В полицейском участке, наверное, никогда не было тихо. Я лежал под лампой дневного света и вспоминал, как писал свои показания. Я не мог избежать таких слов, как «разорвал» и «сорвал», также пришлось употребить слово «тащить». На бумаге весь эпизод выглядел намного ужасней. Но хуже всего было то, что я не мог дать никакого вразумительного объяснения своему поведению, хотя в конце заявления я признавал, что поступил неправильно и глубоко сожалею о случившемся, а также об оскорблении и возможных травмах, которые я мог причинить.

Прочитав бумагу, Снел резко взглянул на меня:

–  Хотите что-нибудь добавить?

Тон, каким он задал вопрос, предполагал, что я, возможно, упустил что-то важное. Но мне не удалось сообразить, что именно. Наверное, мои сожаления были неуместными в таком признании и выглядели неискренними, но я не мог с этим ничего поделать, поэтому просто покачал головой.

Я лежал на узкой кровати и смотрел в потолок, ощущая себя так, будто весь день провел во сне. В памяти остались только непосредственные, конкретные детали реальности - как выглядели полицейские, какой был вкус у булочек. Наверное, я находил какое-то успокоение, отвлечение в таких деталях, пускай мелких и незначительных. Однако теперь - можно

сказать, наконец-то - до меня начала доходить вся тяжесть и безнадежность моего положения, а в середине следующего дня я лишился последних остатков заблуждения, которые еще у меня оставались.

Я только что проснулся после непродолжительного сна, когда дверь открылась и полицейский сообщил, что ко мне пришел посетитель. Мне разрешается провести с ней десять минут, сказал он.

С ней?

Я нервно сглотнул. Лицо у меня вспыхнуло, а пол начал уходить из-под ног, как будто я заваливался вперед. Джульетта уже сидела за столом, когда я вошел в комнату для допросов. Я немного помедлил, стоя за ее спиной, вбирая в себя здоровый блеск ее черных волос и округлость плеч под вязаным черным свитером. Да, это была она, но ее появление выглядело таким необычным, таким неуместным, что казалось почти галлюцинацией.

Я обошел вокруг стола и сел напротив. Полицейский, который привел меня, встал около двери с плотно сжатыми губами и неморгающими глазами, как ребенок, который в игре притворяется невидимым.

–  Джульетта… - сказал я.

До этого она смотрела на свои руки, а сейчас подняла на меня глаза. Она казалась уставшей. Глаза глубоко запали, а кожа приобрела сероватый оттенок вместо золотистого, который я помнил. Я попытался улыбнуться.

–  Ты получила роль? Она озадаченно моргнула.

–  Прослушивание, - сказал я.
– Ты получила роль?

–  Ах это, - закивала она.
– Да, получила.

–  Замечательно.

Я смотрел, как она медленно снимает перчатки. Когда она снова взглянула на меня, ее глаза были полны слез.

–  Что ты сделал?
– спросила она срывающимся от напряжения голосом. Это прозвучало не как вопрос, в этих словах выразилось все ее замешательство. Интересно, что ей сказали?

–  Джульетта…

Она покачала головой и, не смотря на меня, коснулась уголка глаза тыльной стороной руки.

–  Джульетта, послушай. Это не то, что кажется.

–  Разве?
– Нет.

Я опустил глаза. Джульетта зашмыгала носом, затем высморкалась. Вдруг я понял, что впервые вижу, как она плачет.

–  Это не то, что ты думаешь, - снова сказал я.

Я повторил эти слова дважды, и хотя говорил правду, вдруг понял, что звучат они очень неубедительно, неестественно. Как-то виновато. Помнится, я сразу увидел, что они не сработали. Вся моя жизнь состояла из отчаянных и безрезультатных повторений.

Нет, гораздо хуже. Я был похож на продавца, который изо дня в день приносит на рынок одни и те же фрукты, пока они не прогниют до самой сердцевины и не останется ничего, кроме гнили.

Я наконец поднял взгляд на Джульетту.

–  Ничего не изменилось, - жалким лепетом вырвалось у меня.

Но я знал, что ошибаюсь. Лед треснул, и мы провалились. Между нами пролегла пропасть, которую нелегко перешагнуть.

Конечно, я мог бы рассказать ей все. У меня была такая возможность - тогда, в три часа ночи, в парижской гостинице. На потрескивающих обоях тихо взрываются красные розы, мы лежим рядом, ее пальцы поглаживают шрам… Но она не спросила, а я не ответил, мы занимались любовью, а вокруг нас парило невысказанное…