Книга секретов
Шрифт:
И тут фейерверком в голове вспыхнуло воспоминание. Олив заскользила по кухонному полу и распахнула дверцу холодильника. Большой кусок говядины, завернутый в пленку, покоился там на пенопластовой подложке; а в подложке собрались лужицы крови. Олив зачерпнула в первую миску красного порошка из банки, вылила на него кровь из мяса и перемешала. Идеально.
Настал черед следующего рецепта. Для желтого требовался желток яйца малиновки. Яиц малиновки у Олив не было, так что она взяла обычное яйцо из холодильника. В конце концов, у куриного яйца желток был крупнее, чем у яйца
Олив все еще перемешивала густой желтый настой, когда вдруг почувствовала холодок – словно кусочек тающего льда медленно сползал вниз по позвоночнику. Волосы у нее встали дыбом. Олив резко обернулась и огляделась по сторонам.
Никого вокруг не было.
Но в окне над старой каменной раковиной, где листья плюща свились в тугой занавес, она вроде бы уловила резкое движение. Неужели кто-то за ней следил?
Олив бочком подобралась ближе к окну. Если кто-то там и прятался: мужчина, женщина, рисунок, кот или предатель в грязных очках – то теперь его и след простыл. Листья плюща тихо пошевеливались на легком ветру.
Олив со всех ног бросилась обратно к столешнице. По рецепту для белой краски требовалось молоко черной овцы. Что ж, рассудила Олив, между черной овцой и черно-белой коровой разница не такая большая. Она схватила из холодильника кружку с двухпроцентным молоком и выплеснула его в миску. Суетясь, девочка не обращала внимания на необходимость хитроумно заменять ингредиенты. «Соль, выпаренная из детских слез»? Соль в бумажных пакетиках из ресторанов быстрого питания отлично сойдет. «Вода, никогда не бежавшая по трубе»? На бутылке в холодильнике было написано «Весенние воды». Этого должно хватить.
Ну вот. Все готово.
Трясущимися руками Олив составила плошки с красками, банки и рецепты на большой железный противень. В последний раз с опаской взглянув на окно, она со всем своим имуществом поспешно ретировалась из кухни.
Наверху Олив закрылась в спальне и дважды проверила, хорошо ли задвинут шпингалет. Затем она уселась на кровати и разложила все необходимое: фото семьи Мортона, чистый холст из ящика с художественными принадлежностями, несколько кисточек и поднос со свежесмешанными красками. Стоило Олив взяться за остроконечную кисть, как ее вдруг осенила новая мысль. Если портрет родителей Мортона выйдет хорошо, с помощью этих красок она сможет создать что-нибудь – или кого-нибудь – еще. И если этот кто-то, по чистой случайности, окажется Резерфордом…
Тогда он ее не покинет. Он навсегда останется с ней, в этом доме, будет ждать ее, никогда не меняясь, покидая свой холст только тогда, когда она, Олив, этого пожелает, точно как…
Перед глазами Олив встало круглое, бледное лицо Мортона.
Живот у нее нехорошо скрутило. Нет. Она не станет делать с красками то, что делал Олдос МакМартин. Она собиралась помочь другим. И только. Глубоко вдохнув, чтобы успокоиться, Олив обмакнула кисть в черную краску и принялась за дело.
Прошло
– Привет! – весело позвал ее отец из-под лестницы. – Есть тут у нас шестиклассница, желающая выбрать начинку для своей части пиццы с доставкой?
– Да! – крикнула в ответ Олив. Прикрыв краски влажной тряпкой и положив липкие кисти на противень, она помчалась вниз, прыгая через ступеньки.
– Как дела в школе? – спросила ее мама, отвернувшись от посудного шкафа, когда Олив вбежала из коридора на кухню.
– Нормально, – сказала Олив, тайком смахивая рассыпанную соль со столешницы на пол. – Но на дом много задали.
Миссис Данвуди просияла.
– На дом? – повторила она, выставляя на стол три тарелки.
– Мы можем чем-то помочь? – с энтузиазмом осведомился мистер Данвуди.
– Это по рисованию, – уточнила Олив.
Лица родителей вытянулись.
– Ну, иногда и в искусстве нужна точность, – не сдавался мистер Данвуди. – Есть ведь вопросы перспективы, точек схода и параллельных линий…
– Это портрет, так что там прямых линий вообще нет, – сказала Олив, и лица ее родителей вновь погрустнели. – И я могу его сама нарисовать. Но все равно большое спасибо.
И прежде чем мама успела ее попросить, Олив подхватила тарелки, пачку салфеток и поспешила в столовую накрывать на стол.
Миссис Данвуди улыбнулась ей вслед.
– И кто бы мог выдвинуть гипотезу, что мы произведем на свет художника? – тихонько спросила она мистера Данвуди.
– Вероятно, рецессивный признак, – улыбнулся в ответ мистер Данвуди. – Я бы классифицировал это как приятный сюрприз.
Но мистера и миссис Данвуди ждал бы куда больший сюрприз, если бы они могли знать, произведение какого именно искусства, с уже подсыхающими мазками, находится на кровати их дочери.
10
Проснувшись на следующее утро, Олив чувствовала себя хорошо. Говоря по правде, лучше, чем хорошо. Она чувствовала себя так, словно все ее тело накачали гелием, так что если бы она сейчас выпрыгнула в окно, то могла бы взмыть над Линден-стрит и глядеть вниз на зеленые и золотые верхушки деревьев, пока мягкий осенний ветер играл бы в ее волосах.
Она тихонечко отрепетировала лучший из своих страдальческих стонов.
– О-о-ох, – выдавила Олив. – О-о-ой.
Напротив, прислоненный к зеркалу трюмо, стоял наполовину готовый портрет родителей Мортона. Накануне вечером, не успели еще мистер и миссис Данвуди доесть и кусочка пиццы, как Олив уже прикончила свою часть и влетела обратно в спальню. Остаток вечера она трудилась над картиной, раскрашивая старомодные одежды, накладывая тени на руки, кисти, шеи и пальцы, пока папа не побарабанил пальцами по ее двери и не напомнил, что она уже на пятьдесят три минуты опаздывает ложиться спать. Олив так ушла в работу, что почти забыла о ссоре с Резерфордом. Даже Аннабель начала казаться не опасной, как оса, надежно запертая по ту сторону москитной сетки.