Книга суда

Лесина Екатерина

– Стой. Во-первых, «не знаю» меня не устраивает. Во-вторых, ты сейчас вернешься, сядешь и расскажешь, что у вас там снова приключилось. Как дети малые, ей богу.

Рассказать? Вот чего мне не хотелось, так это рассказывать. Обидно и унизительно. Меня снова использовали и по Микиной рекомендации. А она еще поздравляла его с быстрой победой.

Не плакать. Карл не любит слез, а я дура, что пришла сюда. Нужно было тихо вернуться на завод и никто бы ничего не понял.

– Успокойся. Давай, садись, - Карл почти нежно усадил меня на низкий диванчик, приткнувшийся у стены.
– Никуда ты не пойдешь. У тебя сейчас два варианта. Первый: ты берешь себя в

руки и внятно рассказываешь о том, что случилось. Второй: я все выясняю сам. Процедура считывания удовольствия мне не доставляет, но сама понимаешь, что я должен быть уверен в твоей адекватности. Ну так что выбираешь?

И я рассказала. Может, не слишком внятно, бестолково, путаясь в словах и все глубже проваливаясь в обиду, но рассказала же. Карл слушал внимательно, а когда я закончила, со вздохом произнес:

– Какой же ты еще ребенок.

– Я? Снова виновата я?

– Никто не виноват. В том-то и дело, что поиск вины и виноватых, как правило, усугубляет конфликт.
– Карл сел рядом.
– Завтракать будешь? Нет? Ну твое дело, тем более, что завтракать по ходу нечем. Кстати, рекомендовал бы переодеться. Твой наряд выглядит несколько… мятым.

– И что?

– И ничего. Вот ответь мне, Конни, неужели для тебя действительно важно то, что думает и говорит Мика? Пошли.

– Куда?

Не сопротивляюсь, мне почти все равно, что происходит или произойдет со мной. Карл же заставляет умыться и переодеться - в шкафу нашлась рубашка и брюки, чуть большеватые, но лучше чем в мятом шелке.

– Вот скажи мне, Конни, если сейчас я порекомендую тебе вернуться на завод, который соскучился по твоему мудрому руководству, однако ты и без моей рекомендации знаешь, что тебе делать.
– Карл говорил тихо и медленно, точно опасаясь, что я не пойму. Я поняла, уже поняла, но…

– Но скажи мне, будет ли твое возвращение к работе результатом моих рекомендаций либо же твоего собственного решения?

– Не знаю.

– Не спешишь огрызаться, уже хорошо. Теперь касательно остального. Во-первых, неужели ты ждала, что Мика просто возьмет и стерпит унижение? Сначала она демонстрирует всем тот факт, что является здесь полноправной хозяйкой, и тут же попадает в неприятную ситуацию, когда ты и Рубеус исчезаете. Более чем понятно куда и с какой целью. Сядь и слушай! Приказ, если хочешь.

Сижу. Слушаю. Карл некоторое время молчит, то ли слова подбирает, то ли дает возможность переварить услышанное.

– Во-вторых, ты требуешь не то, чтобы невозможного. Как бы тебе объяснить… Любовь для нашего общего друга чересчур сложное понятие. Скажи, ты помнишь родителей?

– Да.

Более чем странный вопрос. При чем здесь мои родители?

– Они ведь любили друг друга, правда? И тебя любили, и братьев… дома ведь хорошо, живешь, понимая, что дорог и нужен. А потом первая любовь… полудетская и наивная. Р-романтика. Воспоминания до сих пор дороги, правда? Хотя бы тем фактом, что есть. У тебя есть.

На что он намекает?

– А у него нет. Лет с пяти Орлиное гнездо, казарма, правила, режим. Понимание, что выжить не удастся, и тщательно воспитываемая ненависть. Единственные, с кем приходилось общаться - это такие же обреченные, как он сам. Потом возвращение в деревню. Думаешь, оно там кого-то порадовало? Замкнутая социально неадаптированная личность, понятия не имеющая о том, как жить вне установленной системы. Да, пусть эту систему он ненавидел, но другого способа существования не знал.

Мне страшно представить то, о чем он говорит.

– С другой стороны представь обычных

людей, вынужденых принять почти готового убийцу, который не понимает и не желает понимать их отношения ко мне. А они не понимают его ненависти. Родители? Они помнят маленького мальчика, которого забрали в замок, а вернувшийся же человек им незнаком и неприятен. Братьям и сестрам немного легче. Они не помнят, поэтому нет нужды продираться сквозь навязанные памятью стереотипы. Но если бы не существующие родственные связи, Рубеус вряд ли бы прижился в деревне, да и то я не уверен, что прижился, времени прошло слишком мало. Потом эта история с заражением, честно говоря, не самое приятное из моих воспоминаний.
– Карл прошелся по комнате, сжимая и разжимая кулаки.
– Наверное, можно было бы уничтожить очаг заражения иным способом, но на тот момент решение казалось правильным. Как сюзерен я в некоторой мере нес ответственность за инцидент, люди доверяли мне…

– А ты их убил.

– Конни, я был бы благодарен тебе, если бы ты сейчас помолчала. Убил. Собственными руками, всех, женщин, детей, стариков… о ком там еще мораль печется? О калеках и инвалидах? Не столь важно, суть в том, что я исполнил свой долг по отношению к этим людям. Прикрываться газом, ядом и прочими выдумками цивилизации гораздо более подло, начинаешь забывать, как выглядит смерть, а там недолго и богом себя возомнить. Но мы ведь разговариваем не обо мне, правда?

Я кивнула. Не о нем, хотя сейчас я узнала о Карле едва ли не больше, чем за все то время, что жила в Орлином гнезде.

– Итак, у него получается выжить, честно говоря, моя ошибка, слишком много крови за один день…

Разве он боится крови? Нет, это не страх - другое. Усталость?

– И не только выжить, но и спуститься с гор. О том, в каком состоянии находится психика, умолчу. Странно, что он окончательно не свихнулся, наверное, спасло именно то, что люди в деревне были, как бы объяснить, чужими. За год или полтора невозможно восполнить пробел в полтора десятка лет. Конечно, о том, что происходило дальше, могу лишь догадываться. Повезло попасть к монахам, более-менее привычная обстановка казармы и возможность истреблять нежить, то есть мстить. Он и мстил. И снова получаем довольно размеренную жизнь в ограниченном строгими правилами социуме. Мужском, заметь, а это накладывает свою специфику. Дружба - понятие ясное и усвоенное, долг, честь, что там еще? Высокая цель, в некоторой степени оправдывающая не совсем чистые средства. У инквизиции, как и прочих структур, занимающихся социальными чистками специфическая мораль. Вернее принцип разделения на тех, к кому можно и нужно применять принципы морали, и остальных. В данном случае в основу системы координат была положена религия и биологическое разделение на расы.

Карл любил и умел читать лекции, спокойный, почти равнодушный, он вместе с тем умудрялся излагать так, что… честно говоря слушать это было тяжело.

– Не нравится? А что ты хотела, солнце мое? Чтобы как в сказке красиво и просто? Так не бывает, - Карл остановился и, повернувшись спиной ко мне, продолжил.

– А дальше происходит следующее, ты берешь и переворачиваешь с трудом выстроенный мир с ног на голову. Полюса меняются. И если следовать формальной логике, принципам чести и законам инквизиции, он должен сам себя уничтожить. А это вступает в противоречие с инстинктом выживания, и в результате очередная ломка сознания. В теории подобные эксперименты ведут к полному разрушению личности или серьезному психозу. Вспомни Сержа - вот тебе наглядный пример того, что могло получиться.