Книга судьбы
Шрифт:
“И твой пистолет?” – мысленно спросила я. С первого дня я знала, что у нее имеется при себе пистолет, и трепетала, как бы дети его не обнаружили.
Шахрзад собиралась уходить. Она задерживалась в ожидании приказа или какого-то известия. В середине марта, перед Новым годом, она дождалась. Старую одежду и старую сумку она оставила и велела мне избавиться от них. Новую одежду и кое-какие личные вещи сложила в новую сумку, на самое дно, рядом с пистолетом, спрятала подаренные Масудом рисунки. В каком она была настроении? Она устала таиться, устала жить взаперти, без движения, ей хотелось на свежий воздух, на улицу, к людям. И все же, когда наступило время уходить, она опечалилась, затосковала. Все
Масуд почувствовал, что Шахрзад скоро уйдет. Каждый вечер перед сном и каждое утро, уходя в детский сад, он брал с нее слово, что она не уйдет без него. По поводу и без повода он приставал к ней с вопросами: “Ты хочешь от нас уйти? Почему? Разве я плохо себя вел? Честное слово, я больше не залезу утром к тебе в кровать, не стану тебя будить… Если уходишь, возьми меня с собой, а то заблудишься: ты здешних улиц не знаешь”. От таких разговоров она еще больше грустила, и мое сердце тоже изболелось за нее.
В последний вечер Шахрзад прилегла рядом с Масудом и стала рассказывать ему какие-то истории, но ей помешали слезы. Масуд – он, как все маленькие дети многое видел очами сердца – обеими руками обхватил ее лицо и сказал:
– Я знаю: утром, когда я проснусь, тебя уже тут не будет.
Вскоре после полуночи Шахрзад “согласно плану” покинула наш дом. И сразу же я почувствовала пустоту в сердце и поняла, что всегда буду по ней тосковать.
Уходя, она обняла меня и сказала:
– Спасибо за все. Береги моего Масуда. Глаз с него не спускай. Он слишком тонкий – я за него боюсь. – Затем она обернулась к Хамиду и добавила: – Ты счастливый человек – цени то, что имеешь. У тебя такая прекрасная семья. Пусть ничто не нарушит мир и покой в этом доме.
Хамид с изумлением глянул на нее:
– Что ты такое говоришь? Пошли! Нам пора, час не ранний.
На следующее утро, зайдя прибраться в гостиной, я вытащила из-под подушки, на которой спала Шахрзад, том Форуг. Внутрь был заложен карандаш, книга раскрылась, и я увидела, что Шахрзад подчеркнула строки:
Где мой приют? Приютите меня – вы, беспокойные светильники! Вы, дома в утреннем мареве, когда ароматный дым очага окутывает солнце над крышами! Приютите меня – вы, безыскусные женщины! У вас даже пальчики шевелятся в согласии с тельцем благоденствующего зародыша, а в разрезе рубашки всегда запах свежего молока. [4]4
Из стихотворения “Зеленый кошмар”. Пер. В. Полещука.
Слеза скатилась по моей щеке. В дверях появился Масуд и скорбно спросил:
– Ушла?
– Доброе утро, дорогой! Что ж, ведь ей надо было когда-то вернуться к себе домой.
Малыш подбежал ко мне, уронил голову мне на плечо и разрыдался. Он никогда не забывал свою тетушку Шери и спустя много лет, уже юношей, порой говорил: “Мне все еще снится дом, который я хотел построить, чтобы жить там с ней”.
Шахрзад ушла, а я начала готовиться к Новому году: как всегда, большая весенняя уборка, купить новую одежду детям, пошить новое постельное белье, сменить занавески в гостиной. Мне хотелось попраздновать,
– Поверить не могу, что ты со всем этим возишься! Тебе заняться больше нечем?
Но я знала, что втайне и он ждет Нового года с волнением и предвкушением счастья. С тех пор Хамид вынужден был проводить все свободное время с нами, он поневоле вовлекался в нашу жизнь и порой выдавал себя: эта домашняя жизнь оказалась ему по душе.
Я наняла помощницу, и вместе мы убрали дом от крыши до погреба. Дом наполнился предновогодними запахами.
Впервые наша семья совершала новогодние визиты в полном составе. Мы участвовали во всех празднествах и даже выехали в тринадцатый день на традиционный загородный пикник вместе с родителями Хамида. После праздников, веселая, набравшаяся сил, я вновь занялась учебой – своей собственной и Сиамака. Близился конец школьного года.
Хамид засиделся дома, он все ждал телефонного звонка, но пока тщетно. Он стал беспокойным и раздражительным, но что он мог поделать? Я не обижалась: пусть подольше остается с нами. Вот наступит лето, закончатся экзамены, и чего-чего мы только с детьми не затеем. Я надеялась, что мы и лето целиком проведем вместе. Теперь, получив водительские права, я смогу возить их в кино и в парк, в гости или на аттракционы. Дети были довольны и счастливы, и мне казалось, все в жизни складывается как надо.
Однажды днем на обратном пути из парка я купила газету, хлеба, еще каких-то продуктов. Хамид еще не пришел. Я убрала остальные покупки, а хлеб положила на газету и стала резать. По мере того как я отрезала кусок за куском, начал проступать заголовок передовицы. Я отодвинула батон – и черные слова кинжалами пронзили мне глаза. Я все усиливалась понять и не могла. Как будто меня громом разразило, и я так и застыла, парализованная, дрожащая. Все переворачивалось внутри, до обморока, до дурноты – и разум, и желудок. Дети заметили, что со мной творится, и подбежали, но я не разбирала их слов. В этот момент дверь распахнулась, вбежал Хамид – такой же растерянный, как и я. Наши взгляды встретились: значит, все так оно и есть, и любые слова неуместны.
Хамид рухнул на колени, кулаками ударил себя по бедрам и взвыл: “НЕЕЕЕТ”, а потом упал ничком, лицом в пол.
Видя, как он мучается, я забыла и думать о собственном страхе. Дети в растерянности, с ужасом смотрели на нас. Я опомнилась, вытолкала их из комнаты, велела поиграть в саду. Они вышли, оглядываясь, но не протестуя, а я поспешила к Хамиду. Хамид уронил голову мне на грудь и заплакал, словно ребенок. Не знаю, как долго мы сидели так и плакали. Хамид все повторял:
– Почему? Почему они ничего мне не сказали? Почему не дали мне знать?
Гнев и скорбь побуждали его к действию. Он умыл лицо и выбежал из дома как безумный. Я не могла его остановить. Я только сказала:
– Осторожнее, быть может, за нами наблюдают. Не теряй бдительности.
Я прочла статью. В ходе военной операции Шахрзад и несколько ее друзей окружили, они оказались в ловушке. Чтобы не попасть в руки САВАК, они все совершили самоубийство, подорвали себя гранатами. Я перечитывала статью снова и снова, словно под иным углом мне могла открыться какая-то истина, однако в основном статья состояла из обычной брани и проклятий в адрес изменников и предателей. Я спрятала газету, чтобы она не попалась на глаза Сиамаку. Хамид вернулся домой только ночью, измученный и отчаявшийся. Он бросился на постель, как был, в одежде, и сказал: