Книга теней
Шрифт:
— Да, да, я знаю об этих бурях…
— И эта ведьма, твоя мистическая сестра… она однажды пыталась мне помочь, после того как ее долго уговаривали я и Луи. Эта была вялая попытка, и, должна сказать, она не принесла мне никакой пользы.
Я спросила, что она имела в виду. Мадлен заколебалась.
— Видишь ли, — начала она, — Себастьяна занималась в тот день Ремеслом, не веря в себя и в успех своего дела, а результат… иногда мы узнаем о несчастных последствиях позже… Тогда ее колдовство вызвало лишь кровотечение у нескольких собак в окрестностях Шайо. Конечно , — сказала девушка, шаловливо поведя плечами, — это было неприятно. «Их словно разорвало», — сказала заплаканная женщина, пытавшаяся вместе с властями раскрыть причину смерти своих пуделей.
Своим обычным… нет, куда
— Впрочем, ведьма, теперь нам надо поговорить о куда более важных вещах. Как сказал мой священник: «Париж уже проехали»… Еще раз спрашиваю: что тебе известно о ритуале колокола, книги и свечи?
Не успела я ответить, как она вновь заговорила.
— …Это было весной тысяча шестьсот семидесятого или восьмидесятого года, не помню точно, я была мертва к тому времени не более половины века. Я услышала, как один человек, странствующий торговец шампанским с юга, рассказывал о душителе из тех краев. Этот человек только что узнал от какого-то родственника, что предполагаемый убийца — немой — пойман. Я заподозрила неладное, и, как оказалось, не без оснований .
— Но почему ты заинтересовалась…
— Потому что, несомненно, виновного должны были наказать, а это чаще всего означало лишение жизни, после чего душа терялась в том же забвении, в каком пребывала и я. Ох и славно я подшутила над этим торговцем — я тогда была несколько более легкомысленная, чем сейчас, а его рассказ побудил меня к действию.
— Легкомысленная? — Я не спрашивала о подробностях, они мне были не нужны.
— Луи находился в это время где-то в Бордо, в семействе, где было несколько дочерей, поэтому я ехала на юг одна… Сказать, что я путешествовала, направляясь на юг, было бы неточным: так как душа моя была отделена от телесной оболочки, мне достаточно было только пожелать попасть туда . — Мадлен спросила, понимаю ли я ее, и я солгала, что да. В действительности же это всепобеждающее желание так и останется для меня тайной. — Не помню названия той деревушки , — продолжала Мадлен, — да это и не имеет значения. Не столь важно и то, что тамошний кюре, причастный к этим событиям, некий месье де Перико, был первым священником, совершавшим при мне обряд отлучения. Дело обстояло так: немого обвиняли в удушении голыми руками двух женщин. Одна из них была овдовевшая повитуха, о ней говорили, что она немногим лучше ведьмы… Словом, из-за нее не подняли бы большого шума. Но вторая женщина была беременной женой сына мэра, поэтому искали, кого бы обвинить. Легко согласились с тем, что в качестве подозреваемого всех бы устроил одинокий немой, живущий на краю деревни. Он держал кур и каждую неделю носил яйца на рынок. Свидетелей нашли легко. Суд был скорым, вердикт единодушным. Интересно то, что немой не был удавлен, как обычно делали: око за око, зуб за зуб. Он был верующим, и было решено отлучить его от церкви. Жизни его лишать не стали, но душу его надлежало отвергнуть и предать вечному проклятию. Для немого такая участь была хуже смерти. Но его обвинителей подобный приговор устраивал: они могли не терзаться угрызениями совести, хоть и брали грех на душу… Три следующих воскресенья священник звонил в большой колокол у входа в деревянную церковь, замечательную лишь своим чересчур коротким шпилем, смущавшим жителей деревни и считавшимся ее единственной достопримечательностью. Услышав звон колокола, собралась вся деревня. Его преосвященство спросил, не может ли кто-нибудь свидетельствовать о невиновности немого. Все молчали. Наконец на четвертое воскресенье — могу тебя уверить, я была к тому времени готова прослушать обряд отлучения, потому что начала терять терпение и была уверена, что подлинного душителя давно и след простыл и никого он больше не задушит, — на четвертое воскресенье, когда опять никто не свидетельствовал в пользу обвиняемого, вердикт был вынесен. Обряд отлучения начался в полдень… На верхнюю ступеньку церкви водрузили толстую белую восковую свечу как символ души осужденного .
— Ритуал свершается вне стен церкви? — спросила я.
— Обычно внутри , — ответила Мадлен, — но посмотреть, как обрекают на вечные муки душу немого, пришло так много народа, что эта ветхая церквушка с полусгнившими стенами, словно вырубленная из угля, не могла всех вместить.
— И что же тогда случилось? Как же немой…
Мадлен медленно повернулась… нет, труп медленно повернулся ко мне с ужасным… треском и молча дал мне знак не прерывать его. Чтобы я поняла ее правильно, Мадлен добавила:
— Это короткая история, ведьма, и я расскажу ее быстро…
— А колокола… — напомнила я. — Почему они были медными?
— Чтоб отгонять демонов, поднявшихся из преисподней, дабы побороться за отвергнутую душу .
— А что, там были демоны?
И вновь этот медленный поворот в мою сторону лица, покрытого вуалью.
— Только я, — ответила Мадлен. Уголки губ мертвеца конвульсивно дернулись в слабой улыбке.
— Но ты ведь пришла не за душой немого. Тебя интересовало его тело, не так ли?
— Да, сначала мне было нужно тело, но странный вердикт нарушил мой план. И все же я была заинтригована: если тело и душа действительно отделяются друг от друга, при этом часть души еще живого человека низвергается в пустоту… если это церковное заклятие действенно и тело с душой каким-то образом разделяются… тогда, возможно, я увижу какой-то путь, которого не видела прежде.
Мадлен запнулась, понизила голос, так что ее стало почти не слышно. Я недоумевала, не обеспокоена ли она тем, что может случиться, когда она произнесет эти слова здесь, в соборе? В конце концов она это сделала, и, полагаю, у нее была на то причина. В полный голос, заставив обернуться скорбящего у жертвенной кружки человека, Мадлен произнесла слова, впервые услышанные ею полтора столетия назад.
— Мы отторгаем его от груди нашей Святой Матери Церкви , — сказала она столь решительно, таким глубоким голосом, что мне показалось, будто это говорит сам монсеньор. Я спросила себя, обладают ли призраки способностью не только менять обличье, имитировать людей, изображать их, но и воспроизводить голоса, потерянные во времени. — И осуждаем его гореть в священном огне вместе с Сатаной и его ангелами и всеми нечестивцами до тех пор, пока он не сбросит демонские оковы, не принесет покаяния и не искупит свои грехи перед церковью.
Мадлен замолчала. Левая нога рыжеволосой женщины отчаянно дернулась, да так сильно, что мне показалось, будто Мадлен намеревалась пнуть меня.
— Похоже, это тело все еще умирает , — быстро проговорила она, словно извиняясь, и продолжила свой рассказ: — Прочитав все, что было положено по ритуалу, монсеньор закрыл потемневшие от времени страницы и засунул книгу под мышку. Ветер обвивал его черную сутану вокруг ног, и он, как и все собравшиеся, смотрел не на немого, а на символ его души — танцующее под стеклом пламя. Стеклянный колпак был осторожно снят со свечи, и священник проворно, как кот, схватил ее и помахал в воздухе. Пламя погасло, и в тот же миг душа немого покинула пределы Божьего видения. И тогда священник, играя на публику, — это разозлило меня, поскольку не было предписано ритуалом, — швырнул свечу в толпу, заставив собравшихся верующих отшатнуться с воплями и молитвами .
— А как же немой?
— Ах да, немой… С ним ничего не случилось. Он просто побрел прочь под градом камней, унося все свои земные богатства в грязном холщовом узелке, перекинутом через плечо .
— А его душа?
— Не подверглась воздействию .
— Значит, обряд он не…
— «Полон трескучих слов и ничего не значит» [116] . Видишь ли, подобные ритуалы, если они вообще действенны, должен совершать тот, кто сам «чист». В описании обрядов римской католической церкви там, где речь идет об изгнании дьявола, ясно сказано, что священник, читающий текст ритуала, должен быть чист .
116
Ср.: «Жизнь — сказка в пересказе / Глупца. Она полна трескучих слов / И ничего не значит». У. Шекспир. «Макбет» (пер. Б. Пастернака).
— А монсеньор?
— Он не был чист , — решительно заявила Мадлен. — Как и многие другие. Сдается мне, те образцы, которых требует придерживаться церковь, весьма далеки от жизни. И заметь: я не ищу никаких оправданий тем, кто нечист.
— А что немой?
— Не изменился, если говорить о состоянии его души. Я уже тебе говорила…
— Да. Но ему-то ты сказала об этом? Если он не утратил веру, то тогда…