Книга воина. Легенды о героях и чудовищах
Шрифт:
– Настоящая статуя богини Сохмет из Египта выставлена в египетском зале Эрмитажа в Петербурге. Про эту статую есть легенда, что раз в году в полнолуние на ее коленях выступает лужа крови, высыхающая под утро.
– Герой Бата, который противостоит Сохмет, призван мной из другой легенды. Однако именно он как никто другой среди людей, был способен оказать ей отпор.
Воин-музыкант Давид: Клинок Голиафа
(Израиль)
Львица припала к земле, готовясь к прыжку.
– Давай так, – спокойно сказал львице пастух, – ты не обижаешь мое добро, я не обижаю тебя.
Она приподняла верхнюю губу, показав пожелтевшие клыки.
– Я люблю играть на арфе, – поведал парень, не спуская с хищника глаз, – но, если нужно драться, я дерусь.
Зверь прыгнул на человека. За миг до того, как зубы должны были вцепиться в глотку, пастух уклонился в сторону. Он влепил ладонью львице в голову сбоку и добавил по лбу палкой, когда та с рыком плюхнулась на землю.
Львица отпрянула и удивлённо тряхнула головой. Пастух положил посох на плечо, приготовившись для следующего удара. Сзади заблеяло овечье стадо, наконец-то разглядев опасность.
– Хищники всегда предсказуемы, – сказал он, – а предсказуемый охотник превращается в ЖЕРТВУ!
Последнее слово он вдруг выкрикнул так громко, что львица прижала уши и бросилась наутёк под обидный хохот победителя.
Перед закатом прибежал младший брат с узелком еды. Пастух разделил хлеб и сыр с ним и его приятелями.
– Сыграй нам, Давид! – после ужина младший поднес ему арфу.
Давид положил инструмент на колени.
– Что сыграть?
– Речку!
В воздухе поплыли переливы звуков.
Давид давно понял, что своя, внутренняя мелодия, живёт во всех существах и предметах. Общим законам бесконечного движения подчинялось все на свете. Таинственная музыка жизни плыла облаками по небу, прорастала деревьями из земли, она была всем и все было ею. Наверное, это и был Бог, в которого он верил.
"Движение – это музыка. Чтобы красиво ее играть, нужно превратить свое тело в хороший инструмент", – говорил он детям, которые прибегали послушать игру на арфе.
Ребятня мало что понимала в его словах, но охотно старалась подтягиваться на ветках, фехтовать палками и бросать камни из пращи. Он обучал ловкости, храбрости, спокойной ясности и простоте – музыке жизни, подслушанной у диких зверей. Давид многому учился у хищников, которые хотели его убить.
Старшие братья, служившие в войске царя Израиля Саула, приезжая домой, уговаривали его поступить на службу:
– Говорят, разбойники обходят нашу деревню стороной. Они боятся твоего пастушьего посоха больше, чем меча солдата.
– Простые люди гуляют по чистой траве. Если я буду маршировать по грязным дорогам, то не смогу не выпачкать ног. А музыку нужно играть чистым, – отвечал он обычно. Братья переглядывались и умолкали.
Однажды царь Саул заболел. Он вспомнил, что рассказывали ему братья Давида
– Я приказываю тебе остаться, – сказал царь Давиду.
Тот нахмурился и опустил голову, будто собираясь бодаться.
– Если я умру без твоей музыки, войны за престол утопят нашу страну в крови, – сказал Саул.
Так Давид помимо воли сделался придворным музыкантом. Но война и так стояла на пороге. Войска Израиля столкнулись с могучими воинами: филистимлянами.
– Сражения развеселят мне сердце не хуже твоих мелодий. Я уеду воевать, а ты отправляйся к отцу, – сказал царь Давиду.
Парень вернулся домой и снова по утрам, захватив с собой арфу, посох и пращу, выгонял овец к подножиям холмов. Однажды отец отправил его в военный лагерь к братьям, чтобы привезти им мяса и хлеба.
Родичи встретили хмуро.
– Что случилось? – спросил Давид.
– Мы отступаем. У людей закончились еда и смелость. Чертов филистимлянин Голиаф шестой день подряд позорит нашу армию, – ответил старший брат, – каждое утро он вызывает любого бойца сразиться с ним. Никто так и не решился выйти.
– Почему?
– Он огромный, как медведь, и закован в медную броню. Армия проигравшего бойца уйдет в рабство к войску победившего.
– Бояться глупо. От этого пропадает аппетит, – Давид оставил мешок с едой у братьев в палатке и вышел к полю за земляным валом перед лагерем израильтян. Там в одиночестве возвышался великан в медных доспехах.
– Эй, трусы! – орал гигантский воин, потрясая копьём, похожим на ствол дерева. – Так и будете отсиживаться? Ваши отцы были зайцами, родившими мышей!
– Не торопись с грубыми словами, малыш! – крикнул Давид. – А то придется затолкать их тебе обратно в глотку!
– В вашем войске нашелся один мужчина, да и тот мальчишка-пастух! – хохотнул Голиаф.
– Да, я пастух, – сказал Давид и спрыгнул с вала, направляясь к огромной фигуре, – и я неплохо справляюсь с баранами вроде тебя.
Разбившая напротив лагерь армия взвыла от предвкушения потехи – щуплый Давид по сравнению с Голиафом казался новорожденным котёнком. За спиной пастуха глухо зароптали земляки, с растущей тревогой наблюдавшие за перебранкой.
– Слышал я, что ты бренчишь на арфе. Беги домой, пока в штаны не наложил, музыкант! – орал Голиаф под хохот своего войска. – Сложи там гимн трусливых израильтян!
– Мне сказали не возвращаться без твоей головы, – сказал Давид.
– Значит, просто вернёшься по кускам! – крикнул Голиаф и метнул копьё в наглого выскочку.
Тяжелое острие просвистело мимо лица пастуха, но он даже не шевельнулся. Достал из мешочка на поясе камень и кожаную полоску пращи.
– Я лучше сыграю тебе здесь! – крикнул Давид. – Сыграю на твоей голове.