Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Баркер Клайв

Ярко выраженный синдром Наполеона, подумала Ванесса. Гомм, без сомнений, безумен — но какое величественное безумие! И, в сущности, безобидное. Зачем его запирать? Он определенно не способен причинить вред.

— Мне кажется несправедливым, — сказала она, — то, что вы заперты здесь.

— Ну, это, конечно, для нашей безопасности, — ответил Гомм. — Вообразите хаос, который настанет, если какая-нибудь анархистская организация обнаружит нас и прикончит. Мы движем мир. Это не значит, что все так и идет, я уже говорил — все системы разваливаются. Время проходит, а земные

властители, знающие, что для решения самых острых вопросов у них есть мы, заняты удовольствиями, а не раздумьями. На протяжении пяти лет мы не столько советовали правителям, сколько замещали их, жонглирующих народами.

— Как забавно, — сказала Ванесса.

— До определенной степени, — отозвался Гомм. — Но слава меркнет очень быстро. И через десятилетие или что-то около того начинает сказываться нагрузка. Половина комитета уже мертва. Головатенко выбросился из окна. Бьюкенен — новозеландец — болел сифилисом и не знал об этом. Возраст прикончил дорогую Йонийоко. И Бернгеймера, и Сорбутта. Рано или поздно мы все умрем. Клейн обещает найти людей нам на замену, но на самом деле никого это не волнует. Им наплевать! Мы для них — механизмы, не больше. — Он сильно разволновался. — Пока мы поставляем им решения проблем, они счастливы. Ну… — Голос его упал до шепота. — Мы покончим с этим.

«Что это — миг осознания себя?» — размышляла Ванесса.

Был ли перед ней здравомыслящий человек, пытающийся выбросить из головы фантазии о господстве над миром? Если так, возможно, она в силах ему поспособствовать.

— Вы хотите выбраться отсюда? — спросила она.

Гомм кивнул.

— Я бы хотел повидать свой дом, прежде чем умру. Я отказался от многого ради комитета, Ванесса Это почти довело меня до безумия…

«О, — подумала она, — он знает».

— Не слишком ли эгоистично сказать, что моя жизнь кажется мне слишком большой жертвой, чтобы отдавать ее за мир?

Она улыбнулась его притязаниям на могущество, однако ничего не возразила.

— Что ж, так и есть! Я не раскаиваюсь. Я хочу уйти отсюда! Я хочу…

— Говорите потише, — посоветовала Ванесса.

Гомм опомнился и кивнул.

— Я хочу получить немного свободы, пока я жив. Мы все хотим. И, верите ли, нам кажется, вы можете нам помочь. — Он посмотрел на нее. — Что-то не так?

— Не так?..

— Почему вы так на меня смотрите?

— Вы нездоровы, Харви. Не думаю, что вы опасны, но…

— Подождите минутку, — попросил Гомм. — Что, по-вашему, я вам рассказал?

— Харви, это чудесная история…

— История? Что вы называете историей? — произнес он с обидой. — О… понимаю. Вы мне не верите, да? Так и есть! Я только что рассказал вам величайшую тайну мира, а вы мне не верите!

— Я не утверждаю, что вы лжете…

— Да? Вы думаете, я безумен! — взорвался Гомм. Крик его раскатывался эхом вокруг прямоугольного мира. Почти сразу же раздались голоса из нескольких построек и вскоре — грохот шагов.

— Вот, смотрите, что вы наделали, — воскликнул Гомм.

— Я наделала?

— Мы в беде.

— Послушайте, Харви, это не значит…

— Слишком

поздно для сожалений. Вы останетесь там, где есть, а я собираюсь направиться к ним. И отвлечь их.

Перед тем как уйти, он поймал ее руку и поднес к губам.

— Если я сумасшедший, — сказал он, — таким меня сделали вы!

Затем он удалился. Короткие ноги старика пересекли двор с приличной скоростью, однако не успел он дойти до лавровых деревьев, как прибыла охрана. Ему приказали остановиться. Поскольку он этого не сделал, кто-то выстрелил. Пули избороздили камень у ног Гомма.

— Все в порядке, — завопил Гомм, замирая и вытягивая в пространство руки. — Mea culpa! [9]

Выстрелы стихли. Охрана расступилась, когда вперед вышел начальник.

— А, это вы, Сидней, — сказал X. Г. капитану.

Тот заметно дернулся, когда к нему обратились при подчиненных подобным образом.

— Что вы делаете здесь ночью? — требовательно спросил Сидней.

— Смотрю на звезды, — ответил Гомм.

— Вы были не один, — проговорил капитан.

9

Моя вина! (лат.).

Сердце Ванессы оборвалось. Вернуться назад в ее комнату, не пересекая двор, нельзя. Теперь, когда объявлена тревога, Джиллемо наверняка уже пришел с проверкой.

— Точно, — отозвался Гомм. — Я был не один.

Не оскорбила ли она старика настолько, что теперь он собирается выдать ее?

— Я видел женщину, которую вы схватили.

— Где?

— Она перелезала через стену, — сказал Гомм.

— Иисус скорбящий! — вскрикнул капитан и повернулся крутом, чтобы отдать приказ о погоне.

— Я говорил ей, — сочинял Гомм, — что она свернет себе шею, перелезая через стену. Лучше подождать, пока откроют ворота…

Откроют ворота. Он не так уж безумен.

— Филиппенко! — приказал капитан. — Проводи Харви обратно в его спальню.

Гомм запротестовал.

— Мне не нужна сказка на сон грядущий, спасибо.

— Иди с ним.

Охранник подошел к X. Г. и повел его прочь. Капитан помедлил лишь затем, чтобы пробормотать едва слышно:

— Ну, кто умница, Сидней? — А затем последовал за ними.

Двор опять опустел. Лишь лунный свет и карта мира.

Ванесса подождала, пока не замер последний звук, и затем выскользнула из укрытия и отправилась тем же путем, что и удалившаяся охрана. Вскоре она оказалась в том самом месте, которое смутно помнила по прогулке с Джиллемо. Воодушевленная, она заторопилась по проходу, и тот вывел ее во двор, где стояла богородица с электрическими глазами. Ванесса прокралась вдоль стены, пригнулась, чтобы не попасть в поле зрения статуи, и в конце концов вынырнула перед воротами. Они действительно оказались открыты. Как и говорил старик во время их первой встречи, охрана была ненадежной. И Ванесса поблагодарила за это Бога.