Книгоедство. Выбранные места из книжной истории всех времен, планет и народов
Шрифт:
Критик Г. Анджапаридзе, защищая Агату Кристи от «несправедливых» нападок Чандлера, пишет по этому поводу следующее: «Кристи писала ту жизнь и тех персонажей, которых знала. Чандлер и Хэммет знали нечто другое и писали об этом превосходно. Согласен, что в сравнении с теми хитросплетениями сюжета, которые изобретают современные писатели, загадки Агаты Кристи кажутся пресноватыми и старомодными. Наверное, любой поклонник Кристи найдет без труда в ее книгах отступления от того реализма повседневности, приверженцем которого выступал Чандлер. Но книги Кристи продолжают читать во всем мире».
«Почему?» — задает критик вопрос.
А ведь именно в таком сочетании и состоит рецепт популярности и детектива, и литературы вообще. Так что, господин Чандлер, первая детективная леди навсегда остается первой. Несмотря на отдельные недостатки, присущие любому писателю.
Крылов И.
О Крылове начну с Грибоедова. Вот цитаты из двух грибоедовских писем 1824 года.
Первая: «…В самый день моего приезда… читал я ее („Горе от ума“. — А.Е.) Крылову, Жандру, Шаховскому, Гречу, Булгарину, Каратыгину…»
Вторая: «Крылов (с которым я много беседовал и читал ему) слушал все выпуча глаза, похваливал и вряд ли что понял. Спит и ест непомерно. О, наши Поэты! Из таких тучных тел родятся такие мелкие мысли! Например: что Поэзия должна иметь бют (цель — франц. — А Е), что к голове прекрасной женщины не можно приставить птичьего туловища и пр. Нет! Можно, почтенный Иван Андреевич… слыхали ли Вы об Грифоне?..»
Вообще, почитаешь воспоминания современников, и перед тобою встает образ некоего персонажа европейского театра-буфф, Фальстафа, Гаргантюа, Обпивалы и Объедалы народных сказок — неряшливого, вечно что-то жующего, кормящего прямо в своей казенной квартире при Императорской публичной библиотеке залетающих в окно голубей и пр., как написал в своем письме Грибоедов. И ведь действительно все это правда. Как правда то, что он еще и автор удивительных по языку басен, образов, которые для нас значат ничуть не меньше, чем для человека религиозного образы Богородицы и Христа. Только не сочтите это мое последнее утверждение за кощунство или за камешек в огород людей верующих.
Еще я много раз повторял, повторяю и повторять буду, что лучший памятник в моем городе из всех существующих — это памятник дедушке Крылову в Летнем саду. Когда меня в Летний сад гулять водили мои родители, я всякий раз первым делом тянул их к нему и, тыча пальцем в обезьяну или ворону с сыром, бодро цитировал соответствующую строчку из баснописца. Да и теперь, слыша собачий лай, я вспоминаю Моську и выглядываю из окна на улицу — не ведут ли по мостовой слона или какое другое крупнокалиберное животное.
Состоя при Императорской публичной библиотеке в должности штатного библиотекаря, Крылов там же, при библиотеке, и жил. Любимым его занятием, кроме писания басен, было кормление голубей, которые свободно залетали к нему в квартиру через открытые окна и оставляли после себя значительное количество нечистот. Сам баснописец относился к издержкам своей любви к голубям вполне философски: «Что естественно, то угодно Богу, а все, что угодно Богу, не противно и человеку». Кстати,
Крылов был оригинален во всем, даже в вопросах собственного здоровья. Однажды лежал он больной желудком и, чтобы поддержать съедаемые болезнью силы, решил немного перекусить. Приносят ему щи с пирожками. Вот он хлебает щи, надкусывает один пирожок, съедает, надкусывает второй. Чувствует наш Иван Андреевич, что-то с пирожками неладно, какая-то в них нехорошая присутствует горечь. Пригляделся он к пирожкам внимательно и видит, а пирожки-то порченые, с гнильцой. Другой бы с криком: «Отравили, мерзавцы!» — швырнул некачественный продукт в физиономию слуге, их подавшему. Но не такой был Крылов человек, чтобы в рожу съестным кидаться. «Что ж, — рассудил он здраво, — коли призвал меня Господь умереть, то не все ли равно, от двух я пирожков испущу дух или от всех шести». И съел оставшиеся четыре пирожка тоже. И, представьте себе, желудок его поправился, и тем же вечером Иван Андреевич уже обедал в Английском клубе.
Кстати, всем возможным кушаньям Иван Андреевич Крылов предпочитал щи с кулебякой. В смысле — кулебяка не в щах, а вместо хлеба, со щами. Что касается вещей поэтических, то здесь предпочтения Ивана Андреевича ни для кого не секрет. Конечно же, это басни, знаменитые крыловские басни, любимые всеми нами.
«Крылова прославили в Петербурге пьяницей, что не удивительно, судя по его беспрерывно сонной физиономии». Так пишет в своих «Записных книжках» дочь президента Академии художеств и вообще человека государственного и важного Варвара Алексеевна Оленина.
Но несмотря на эту кажущуюся сонливость, Крылов был человеком практичным и даже ушлым. Смирдин ему платил за каждую новую басню по 300 рублей, и к началу 1830-х гг. баснописец заработал 100 тысяч. Но этого ему показалось мало, и в 1834 году Крылов требовал с издателя за басню уже по 500 рублей, и тот был вынужден согласиться.
Между прочим, это хороший пример для современных писателей! Нужно знать цену своему творчеству и не позволять какому-нибудь пройдохе из ЭКСМО или АСТ за копейки покупать тебя на корню.
Кстати, в мае 2005 года прогрессивное человечество отметило ровно 150-ю годовщину со дня открытия памятника дедушке Крылову в Летнем саду. Отметить-то оно отметило, но все ли его представители знают о том, как выбрали место для установки памятника?
История эта мало слово что замечательная, она еще к тому же и поучительная, особенно для служителей Музы.
А дело происходило так.
Однажды Иван Андреич Крылов, гуляючи по Летнему саду, утомился и присел на скамейку. Тут-то его вдруг и приперло. Баснописец сунул руку в карман, а бумажки-то в кармане и нету. Видит Крылов, по аллее движется граф Хвостов. Крылов кидается к графу. «Здравствуйте, — кричит, — дорогой. Нету ли у вас чего новенького?» — «Есть, как же не быть, — отвечает ему Хвостов. — Свежий стишок, извольте. Только что прислали из типографии». — «Замечательно, граф, отлично, дайте-ка мне парочку экземпляров». Польщенный Хвостов дает. Крылов срывается с места и прячется в ближайших кустах.