Книжка для раков. Книжка для муравьев (сборник)
Шрифт:
Тут Лизочка пришла в отчаяние, хлопнула дверью и, громко ревя, стала спускаться по лестнице.
Несмотря на то что подобным происшествиям офицер придавал мало значения и имел обыкновение, когда лишал девушку здоровья и чести, называть это небольшой любезностью, он все же вопреки своей привычке вдруг почувствовал сострадание и пришел к мысли, которая, по его мнению, была просто блестящей.
Он бросился вслед за Лизочкой и попросил вернуться.
– Как раз сейчас, – сказал он, – мне пришла в голову очень здравая мысль. Как ты, Лизочка, смотришь на то, если предложишь себя в качестве кормилицы? Ведь тогда ты сможешь вскоре
– Боже милостивый! А что станет с моим бедным червячком, моим ребенком?
– С твоим ребенком? Разве ты не можешь оставить его своей матери?
– Моей матери? Она ведь сама очень бедная женщина, в доме которой солнца всегда больше, чем хлеба. Если я отдам ей ребенка, то он ведь умрет в первые четыре недели.
– Тогда оставь его подыхать!
– Своего ребенка?
– К черту! Что за вздор ты болтаешь! Сейчас речь о том, где раздобыть тебе денег. Так просто их не заработаешь. А ребенка ты сможешь в любой день взять обратно.
Хотя при этих словах офицера у Лизочки пробежали по спине мурашки и она никак не могла увязать его совет с тем, чему учил ее пастор, на этот раз нужда все же заставила, и она ушла от него с намерением согласиться на первую попавшуюся работу кормилицей.
Если в мире что-нибудь происходит, то странным образом совпадает с чем-то другим. Как раз в это время госпожа фон Функенталь родила девочку, которой из-за нехватки молока не могла давать свою грудь и поэтому сочла себя вынужденной найти кормилицу.
Едва Лизочка об этом узнала, как тут же предложила свои услуги госпоже фон Функенталь, которые сразу и были приняты.
На следующий день Лизочка переехала, и госпожа фон Функенталь передала «офранцуженной» Лизочке девочку с поистине материнской нежностью и наилучшими наставлениями кормить ее самым добросовестным образом.
Но она этим не довольствовалась, а постоянно была при кормилице и ребенке и принимала все меры, чтобы ребенок как можно лучше питался.
Все шло замечательно, разве что на губах и на носу у девочки появилась сыпь.
Как бы противно это ни было, материнская любовь все же сумела перебороть отвращение. По меньшей мере три раза в день нежная мать брала девочку из рук Лизочки, балагурила с ней, целовала ее и позволяла ей сосать со своих губ.
Благодаря этим ласкам госпожа фон Функенталь восстановила силы, ослабшие по причине родов, и ее тело теперь было в полном порядке, разве что на шее чуть вздулись железы. Она сочла это вздутие за последствия родов и в дальнейшем не обращала на него внимания.
А господин фон Функенталь был крайне рад тому, что снова может обнять свою нежно любимую Луизу, и действительно обнимал ее с нежностью, которую можно ждать от супруга, искренне любящего свою жену.
В этих самых сладких радостях прошло несколько недель. Радость была бы еще больше и продолжительнее, если бы железы у госпожи фон Функенталь не отекли еще больше и не появилась бы чуть более сильная сыпь под носом супруга.
Поэтому тот и другая несколько раз принимали ревень. Но так как недуг продолжал у обоих распространяться, они решили спросить совета у доктора Гутмана.
Тот дал им всяческие лекарства, чтобы очистить и подсластить кровь, но все это нисколько не помогло.
Доктор задумался и однажды, после того как нанес свой визит, совершенно сухо сказал: «Милостивый господин, милостивая госпожа, будьте ко
Оба не на шутку разозлились и крепко отругали доктора за его дерзость. Но тот оставался при своем мнении и сказал, что если они не хотят ему верить, то пусть спросят совета у другого врача, а у него на завтра есть другой вызов!
Когда он собирался уже уходить, вошла Лизавета, держа на руках девочку, обсыпанный рот и обсыпанный нос которой сразу же привлекли к себе внимание врача.
Поэтому он задал Лизочке пару каверзных вопросов, при которых она сразу же покраснела и ничего вразумительного сказать не могла. Когда он надавил на нее сильнее, она во всем призналась. Хотя ее тут же уволили, в семье Функенталей помнили о ней еще долго. Родителям пришлось выдержать очень болезненное лечение, а девочка хотя и стала постепенно выздоравливать, но тот яд, который теперь нужно было вывести при помощи длительного лечения, она впитала в себя вместе с молоком в те месяцы, когда должна была расти и развиваться, и поэтому на всю жизнь осталась слабой и хилой.
В результате этого происшествия госпожа фон Функенталь приобрела такую сильную неприязнь к любым кормилицам, что, когда при следующих родах она опять не могла сама кормить грудью своего ребенка, купила козу и вскармливала его козьим молоком.
Хотя за это ее порицала сестра, но та в ответ услышала: в этом она не позволит себе указывать, при нынешнем образе жизни гораздо надежнее, когда твоего ребенка поит молоком коза, а не кормит грудью кормилица.
Мадам Фландер считала, что ей уготовано, как она говорила, нечто большее, чем быть няней. Поэтому своего маленького Юлиуса, как только он появился на свет, она с радостью отняла бы от груди и взяла бы кормилицу, если бы только это позволил ее своенравный муж.
Она, по ее мнению, делала нечто излишнее, когда каждый день давала малышу свою грудь; впрочем, дальнейший уход за ним она доверила старой Сабине, которая когда-то уже была у них сиделкой. Эта старая Сабина была женщиной очень душевной, но по причине своего возраста очень хворой, и ее мучили подагра и боли в спине. Тем не менее для маленького Юлиуса она делала все, что могла. Каждый день она четырехкратно кормила его с такой нежностью, что еду, которую собиралась ему давать, всегда сперва клала себе в рот, несколько раз сплевывала и снова пробовала, а потом, смешанную с ее слюной, вливала в ребенка, зачастую испытывая сильнейшие боли.
Могла ли она сделать больше?
Тем не менее эта нежность совсем не имела эффекта, которого ждала старая Сабина. Маленький Юлиус не хотел прибавлять в весе, побледнел, у него появилась ломота в руках и ногах. Старая Сабина окуривала его и лечила чародейством, мадам Фландер взвалила вину на едкость своего молока и стала отлучать ребенка от груди.
Все это нисколько не помогало. В свои два года маленький Юлиус выглядел как пожилой мужичок.
Тут мадам Фландер расплакалась, стала упрекать своего мужа и сокрушаться: «Вот видишь, что бывает, когда сама кормишь ребенка. В этот раз я сама кормила ребенка, и больше в моей жизни такого не будет». Старая Сабина тоже заплакала и сказала: «Ах, Юлиус, сердечко мое! Как мне было любо глядеть на тебя! Давала тебе кушать прямо из своего рта – Бог знает, даже когда мне было больно! И ни разу не было, чтобы я где-то недосмотрела! Ах! Ах! Ах!»