Книжный на левом берегу Сены
Шрифт:
Второго февраля 1922 года, сидя в первом поезде, отправлявшемся из Парижа в Дижон, Сильвия прижимала лоб к холодному стеклу. Учитывая, как взволнована она была поездкой, Сильвия и сама удивилась, насколько вымотанной чувствовала себя сейчас. Пожилой даме, что сидела в соседнем кресле, пришлось даже легонько потрясти ее за плечо, чтобы разбудить за несколько минут до прибытия в Дижон.
Первым делом
— Вы были так добры к Жюли, когда меня самого на это не хватало, — сказал он ей сконфуженно и признательно. — Вот самое малое, чем я в силах отблагодарить вас.
Печатник заулыбался при виде Сильвии еще до того, как она вручила ему гостинцы.
— Дело сделано, — сказал он.
Сильвию затопило огромное облегчение, и в следующий момент оказалось, что она рыдает в объятиях Мориса. Его руки были крепкими и надежными, и он не разжал их до тех пор, пока у нее не иссякли слезы.
— Простите, — проговорила Сильвия.
— Ну что вы! Вы все сердце вложили в книгу, как и месье Джойс. А над своими сердцами мы не всегда властны.
— Я так счастлива, что проделала с вами весь этот путь. — Эту Одиссею.
— Как и я, — просто ответил он. — Пойдемте же, позвольте мне показать вам первые экземпляры.
Он вложил ей в руки том, тяжеленный, как кирпич. Толстая кремовая голландская бумага была вручную обрезана по краям, а синий переплет имел в точности такой оттенок, как флаг Греции, что напоминало одновременно о лазури иллюминированных средневековых книг, Средиземном море и p^ate de fruits[108]. Сильвия держала в руках один из тех лучших ста пятидесяти экземпляров, и он был совершенно великолепен. Когда она открыла его, книга издала приятный приветственный хруст, а при виде строчек, чистых, четких, не исчерканных карандашом, глаза Сильвии снова наполнились слезами.
— Взгляните на титульный лист, — приглушенным голосом сказал Морис.
Бережно, точно держа в руках новорожденного, Сильвия открыла титульный лист и увидела надпись: «Шекспир и компания», напечатанную ниже названия «УЛИСС» и имени Джойса. Сильвия смогла выдержать это зрелище лишь секунду. Столько счастья не вмещалось в ее душе.
Закрыв книгу и прижимая ее к груди, она с трудом выговорила:
— Даже не знаю, смогу ли когда-нибудь сполна отблагодарить вас.
— Ну, — ответил он, — потому-то вы мне щедро заплатили.
И оба рассмеялись нелепости этой мысли.
Если в Дижон Сильвия ехала без сил, то весь обратный путь она пребывала в возбуждении. Она не могла дождаться, когда вручит книгу Джойсу, потому что возвращалась в Париж с единственными двумя на тот момент существовавшими экземплярами, одному из которых суждено было стать самым драгоценным подарком ко дню рождения за всю историю.
Почти вприпрыжку выбежав из здания Лионского вокзала под серое, готовое разродиться снегопадом небо, Сильвия позволила
Миссис Джойс встретила ее в дверях, и Сильвия, ни слова не говоря, но широко улыбаясь, показала ей книгу, на что миссис Джойс с глубоким вздохом промолвила:
— Ох. Что ж, входите.
— Кто там? — Донесся голос Джойса откуда-то из кухни, как догадалась Сильвия.
Джорджо, увидев у входной двери Сильвию с книгой, крикнул отцу:
— Твой подарок ко дню рождения!
Дрожь прокатилась по телу Сильвии до самых кончиков пальцев и мочек ушей. Пряча за спиной книгу, она переступила порог квартиры.
Джойс вышел в коридор и при виде Сильвии прижал руку к сердцу и вопросительно поднял брови за круглыми стеклышками очков.
Медленно, насколько позволяло еле сдерживаемое возбуждение, Сильвия вынула книгу из-за спины и выставила перед собой.
Джорджо испустил возглас радости, а Лючия, высунувшая голову из-за двери спальни, в восторге разинула рот.
— Как она прекрасна, папа!
Когда Джойс брал у Сильвии увесистый том, его руки заметно дрожали. Он благоговейно обозревал обложку с белевшими на ней названием романа и собственным именем.
— Это… в самом деле?..
Сильвия положила руку ему на локоть и легонько сжала.
— Ваш «Улисс» наконец-то дома.
Он судорожно вздохнул, и в том тихом звуке она услышала всю гамму бушевавших в нем эмоций, которые Джойс с трудом держал в себе.
— Спасибо вам, Сильвия.
— Вы оказали мне огромную честь и доставили удовольствие, — ответила она совершенно искренне.
Ради «Улисса» Сильвия пошла на риск, и он оправдался. Ей стоило рискнуть — ради этого момента, ради этой книги, этого писателя, этого города. Ради ее Стратфорда-на-Одеоне.
Ради Одеонии.
Ее собственной мифической Итаки.
Книга принесла ее лавке Сильвии даже больше славы, чем она отваживалась надеяться в самых смелых мечтах.
Третьего февраля, в пятницу, всегда бывшую самым напряженным днем даже в самые вялые недели, Сильвия выставила в витрине «Шекспира и компании» свой экземпляр «Улисса», и весть об этом, как лесной пожар, распространилась по всему Левому берегу. Каждый ее постоянный покупатель счел своим долгом явиться в лавку и лично восхититься книгой; десятки других людей, кого она прежде не видела, толкались возле витрины, желая получше разглядеть запрещенный роман Джойса, и потом в большинстве своем заходили внутрь, чтобы открыть читательский абонемент или совершить другие покупки.
Заметки о выходе «Улисса» в свет напечатали по крайней мере три воскресные газеты, что в следующую неделю привлекло в лавку Сильвии толпы американцев, англичан, парижан и даже нескольких итальянцев и немцев. Джойс появлялся здесь каждое утро; в первый день, когда пришли Ларбо, Фарг, чета Паундов и чета Хемингуэев, в лавке воцарилась атмосфера праздника в честь их доброго друга Джойса; в какой-то момент Сильвия подивилась, насколько его откуда ни возьмись взявшийся важный вид напомнил ей Гертруду, которая вместе с Элис демонстративно и ожидаемо проигнорировала событие.