Кнут
Шрифт:
— Жестковато, — покачал головой Ворот.
— Жестковато.
— А как по-другому? — из люка показалась голова Скалы, а потом и весь командир взвода с четырьмя кружками в руках.
Здоровяк раздал пахнущий мятой и чабрецом чай и с удовольствием потянулся:
— Не спится.
И когда все сделали по первому глотку, обратился к Вороту.
— Вы как?
— А что мы? — настоятель постарался просипеть, насколько мог, непринужденно, — Лучше скажи, почему вы сразу не напали?
— Сразу?
Ворот неохотно кивнул, и Скала снова проявил участие.
— Таким как ты здесь сложно прижиться.
— Каким?
— Святошам. Покачнулась, поди, вера в… — боец явно хотел сказать «в Бога», но на ходу передумал, — …в людей.
Настоятель ответил не сразу. Даже понемногу привыкающий к нему Кнут не смог бы сходу сказать, выдерживает ли театральную паузу или на самом деле задумался.
— Знаешь, я не раз размышлял: что в жизни человека самое важное? Что-то сокровенное, ради чего мы живем. И знаешь, что понял? Вера. Не в Бога, как ни грустно признавать. Вера в то, что завтрашний день наступит. Эта мысль дает человеку силы в любой беспросветно тяжелой ситуации. Пожизненное заключение. Неизлечимые болезни. Смерть близких. Все меркнет перед пониманием, что завтра — будет.
Ворот обращался к Скале, но чувствовал, что слушают его и остальные.
— Лишенный завтрашнего дня человек способен на что угодно. Ни принципов, ни морали. Никаких ограничений. В Стиксе же все живут даже не в ожидании конца, а как будто он уже наступил. Как будто смерть не завтра, а уже сегодня. Нет смысла в добре, зле, вере. Любовь и ненависть теряют ценность. Как любить, если завтра — нет?
Настоятель чувствовал себя «в своей тарелке». Перед ним сидели люди, нуждающиеся в слове. И ему было, что им дать.
— Все знают притчу о блудном сыне. Но не все понимают ее истинный смысл. Это история богатого отца, у которого было двое сыновей. И один из них потребовал свою часть наследства, чтобы начать самостоятельную жизнь. Отец не стал перечить. Выделил сыну долю, и тот пустился в блуд. Растранжирил богатство, опустился на самое дно. Закончилось тем, что он стал свинопасом и готов был есть ту пищу, которую давали свиньям, но и это ему не позволялось. И вот он решил вернуться, и покаяться перед отцом. И отец принял блудного сына, простил, одарил его подарками.
Воротсделал неторопливый глоток чая, зная, что его не перебьют.
— Обычно эту притчу понимают просто. Господь простит любого заблудшего человека, если он покается.
Еще одна пауза. И слишком внимательные глаза слушателей. Хоть бы один продолжал караулить.
— И что получается? Первый сын промотал состояние, грешил, но раскаялся и стал праведником. Второй же следовал правилам, но превратился в грешника. Конечно, и у него будет шанс одуматься, но на примере этой притчи можно увидеть, что у человека, познавшего грех и страдания, больше шансов вернуться к Господу, чем у живущего спокойной размеренной жизнью.
Ворот неосознанно приосанился и в его все еще сиплом голосе звучали новые нотки.
— Стикс не просто место средоточия потерявших веру людей. Это заблудший мир, которому кто-то должен показаться дорогу к любящему отцу. И для этого Стиксу нужна Церковь.
— Фанатик придурошный… — беззлобно выругался Скала, — С годами ты умнее не становишься, я посмотрю.
— Понимай, как хочешь, — так же без особых эмоций отмахнулся Ворот.
Скала не стал спорить. От души зевнул, собрал пустые кружки и, уже спускаясь в люк, бросил:
— Что самое интересное, ты ведь найдешь тех, кто поверит всем этим вашим церковным россказням. И к чему это все приведет в итоге, мы тоже все в курсе.
Безответный выпад Скалы повесил в ночном воздухе неловкую паузу. Кнут мялся, не зная, как поддержать напарника, а Тарч, потеребив часы, извиняющимся тоном отметил:
— Не уснет уже. Ему через час заступать на пост. Ворот, не обращай внимание, я бы на его месте тоже нервничал.
— Что так?
— Мы же к обеду Тихий приедем уже. И может случиться, что Скала следующий вечер не переживет.
Глава 7. Тихий
Шнек навис над раковиной, старательно намыливая и без того чистые руки.
Ровные, окрашенные в белый цвет стены, плотные жалюзи на окнах, яркие светильники на потолке, широкая кушетка под мятой одноразовой простыней — знахарей всегда тянуло оформлять кабинеты во врачебном стиле.
— Готовы?
— Почти, — Скала положил на стол нож, к остальному оружию, отошел в дальний угол и протянул командиру сложенные вместе запястья, — Вяжи.
Кумник нахмурился.
— Обойдемся.
— Вяжи, командир.
— Я все равно выстрелю раньше, чем ты дернешься.