Кнут

Демин Игорь

— Нормально все, начальник! За кружку заплатим.

— Не надо платить. Я тебе их десять вынесу, хоть стреляй. На улице. А тут люди отдыхают.

Спорщики миролюбиво заворчали, наперебой обещая вести себя прилично, и тут из-за соседнего столика за кого-то из рейдеров вступился мужик, захмелевший ровно до того уровня, когда все происходящее кажется относящимся лично к тебе.

— Да все верно он базарит, Седой нормальный мужик, к чему ему Осиново и этот кластер вообще?! Погонщики вообще стабы не трогают!

— Седой — нормальный мужик?! Язык тебе надо…

— Слышь, что ты мелешь!

— Что

ты орешь? Ты хоть раз такое слышал, чтобы…

В спор мгновенно втянулись все вокруг. Кричали, трясли кулаками, картинно разводили руками, поднимались с места, предлагали «выйти на улицу» и тут же забывали, к кому обращались, находя нового человека, с кем можно поспорить.

Даже Кнут оторвался, было, от еды, взглянул на Ворота, на командира, и не найдя в их поведении нервозности или желания принять участия в общем гвалте, уткнулся в тарелку.

Сам же настоятель, хоть и выглядел под плотными слоями бинтов спокойным, неожиданно для себя почувствовал, как происходящее все сильнее захватывает его. То ли потому, что он сам совсем недавно столкнулся с Кормчими, слугами Погонщиков, то ли из-за того, что уже давно не участвовал в таких вот посиделках, пьяных, разгульных, брызжущих тестостероном и агрессией. Совсем вроде бы недавно он и сам был тем еще гулякой: солдатом срочной службы, любящим притащить из самоволки пару литров спирта и вместе с ребятами из роты устроить ночные посиделки в спальнике, поспорить, поссориться, подраться, а потом мириться, уткнувшись друг в друга лбами, жалуясь на неверных девчонок, невпопад распевая что-то из русского рока, а потом стоять утром на взлетке с похмелья, задерживая дыхание, чтобы не обдать перегаром взводного.

Прошлое вернулось на время, взволновало, и отступило, уступая место совсем другому чувству.

— Ша! — крупный, едва ли меньше Скалы, рейдер поднялся посреди зала, — Погонщики — ублюдки хуже муров! И кто против — будете иметь дело со мной!

Ворота захлестнули эмоции, охватившие всех спорщиков одновременно: возмущение выскочкой, который из-за своих габаритов и излишнего хмеля взялся командовать, узнавание, видимо, поднявшийся мужик был большинству хорошо известен, и за ними согласие и одобрение, ведь как ни крути, а клан Погонщиковнельзя было назвать безвредным.

— Стабы они, может, и не громят, — продолжил здоровяк, — Но людей мутантам скармливают. Иммунных людей, не зараженных! Таких, как мы с вами. Может родственников ваших и друзей, кто там знает, кто им на пути попадается.

Большей частью бара теперь владела одна и та же мысль, с которой соглашались даже те, кто только что в пылу доказывал едва ли не обратное: «Погонщики — ублюдки хуже муров!».

Ворот почувствовал это так ярко, словно именно он был говорившим и на него были направлены сейчас десятки глаз. Одинокие и слабые по отдельности мысли, сливаясь в общий поток, усиливали друг друга, окрашивались в ярко-красный пульсирующий цвет. Настоятель привычно вдохнул это общее настроение, как делал это не редко на проповедях, и вернул его обратно, каждому, кто нуждался в его поддержке, но не словами, как привык, а мысленнозаглядывая людям в глаза, пожимая им руки, окутывая впитанными и усиленными переживаниями.

— Надо в Атлас идти! Седой туда придет, — крикнули из толпы.

Ворот подхватил

и эту мысль, пережил сам и раздал окружающим. Не думая, что делает, не веря, что это поможет, просто потому, что считал это правильным и нужным — думать вместе со всеми.

— Сиплый, козел, отказал Атласу в помощи! Ну и пусть сидят тут, а мы пойдем, что мы крысы что ли?

Настоятель не был уверен, что Сиплый — козел, но решил не оставаться в стороне, сжал кулаки от возмущения, посмотрел на своих спутников, с удовольствием заметил, что Кнут сопереживает не меньше его, оглянулся на командира и с удивлением увидел, что ни Кумник, ни Скала не поддались общему настроению и настороженно вертят головами, кого-то высматривая.

Командира встретился с Воротом глазами, перестал крутиться, всмотрелся и пнул его под столом, прошептав одними губами:

— Это ты что ли?

«Что я?».

— Прекрати…

Настоятель не знал, что должен прекратить и перестал делать единственное, чем занимался — слушать и думать вместе со всеми. Отключился от общих эмоций, уткнулся взглядом в стол, не понимая, в чем провинился.

— Это он? — шепнул Скала.

— Похоже. Надеюсь, никто не успел сообразить.

Крики и возмущенные восклицания постепенно стихли. Только что намеревавшиеся идти войной на погонщиков рейдеры смущенно, стараясь сохранить лицо, все еще рассуждали о помощи Атласу, но уже без прежнего задора и готовности бросаться грудью на амбразуры.

— Все, п…, — не удержался от ругательства Скала, указывая на наемника, который только что с удовольствием потягивал пиво, а теперь суетливо оглядываясь на Ворота, покидал бар, — скоро нам там снаряжение соберут?

— Иди, уточни у бармена, — кивнул Кумник, — И не дергайся. Все равно свалить не успеем. Сам по себе дар не опасный, но если местный ментат постарается, без проблем узнает в Вороте Савелия. И вот тогда начнутся настоящие проблемы.

Скала без промедления метнулся к бармену, договорился ускорить подвоз оружия и снаряжения со складов, вернулся и понял, что не успел. В бар один за другим входили наемники. Никак не выдавая цели визита, они занимали пустующие столики, как бы случайно рассаживаясь вокруг отряда полукругом.

— Как бы еще про обеденную выходку Кнута не узнали, — шепнул Скала, и под ногами у Кумника звякнула ложка. Командир слишком резко для обычной просьбы обратился к Кнуту:

— Подними, пожалуйста.

Сидящий рядом Токарь заглянул под ноги и предложил:

— Да вот она, сейчас…

Кумник, удерживая, положил ему руку на плечо.

— Кнут…

Парень и сам сообразил, что ложка упала не сама, нырнул под стол и активировал невидимость. Остальные же бойцы отряда продолжили чаевничать, словно ничего необычного не происходило.

— Здравствуй, Кумник, — как только наемники заняли все свободные места вокруг, зал вошел их главарь, тот самый Сиплый. Невысокий, худой, с широким круглым лицом, он выглядел помесью всех кровей от Кавказа до Урала. Было в нем что-то и от татарина, и от башкира, и от горца, но разбираться и спрашивать не хотелось — колючие холодные глаза заставляли отвести взгляд и забыть про расспросы. Пройдет такой человек мимо — уже хорошо. Остановится и заговорит — постараешься закончить беседу как можно быстрее.