Княгиня Ольга
Шрифт:
— Еще — что? — неожиданно для себя сказала княгиня Ольга. — Говори — сразу…
— Нюх твой, княгинюшка, и болезнь не притупила, — ответила нянька. — А я-то все ладила, хоть повременить… Не все–все на твою бедную головушку вываливать…
Княгиня Ольга отложила пергамент в сторону и закрыла глаза.
— Говори, нянька, — сказала она, — лучше все сразу.
Нянька уселась поближе к ложу и вдруг вскинулась:
— А где же накидка твоя соболевая? Не вижу ее… тебе бы сейчас прикрыться…
— Марине отдала, когда прощалась с нею, — ответила княгиня Ольга, не открывая глаз. —Зажги, нянька, свечу.
— Зажгу, зажгу, хоть и светло, — проворчала нянька. — Аноза твой
— Такой толк, нянька, что воск — вещь самая чистая, собран он со множества прекрасных цветов, это наш светильник, его с небес видно, — ответила княгиня Ольга.
— Может с твоих небес видно, а на земле толку от этого огня мало… Вот Малуша задумала уехать в свое село Малшино, сказала, как ты оправишься, так и поедет она, —сурово сказала старуха.
— Что же ты молчишь?! — вскинулась княгиня Ольга.
— Да не знаешь, что наперед ставить, что позади засунуть, — отрезала нянька. — И Порсенну похоронили, и Маринку похитили, да вот еще с Малушей нездорово… Люди Святослава все сундуки с книгами таскают, уж не знаю, сколько их и привезли, поп какой-то около них бегает да девка чернявая, болгарка, все хохочет тут…
— Как кличут ее? — спросила княгиня Ольга, не отрывая глаз от пламени свечи: оно трепетало, будто в опочивальне гулял ветерок, а окно было закрыто. — И какой может быть поп со Святославом? — устало спросила княгиня Ольга.
— Вот и мы все удивляемся, — рассудительно сказала нянька, — а девку Младой кличут, молода совсем, под имя свое…
Нянька сняла с глиняного горшка многослойную стеганую покрышку, которая укутывала его, и приятный запах какого-то вкусного варева легким паром поднялся над горшком. Нянька ловко зачерпнула оттуда глиняной утицей, обтерла донце ее мягкой тряпицей и поднесла к губам княгини Ольги.
Та зажмурила глаза от горячего пара, поднимавшегося из утицы:
— Что это, нянька?
— Пей, пей, голубонька моя, да не спрашивай, а то половина силы утечет… Скажу только, что тут осетр варился, и раки толченые, и травы росные — по росе собранные… Пей! Глоточек хлебнешь — и силушка в тебя вольется… Лихорадка–лихоманка тебя истрепала. Настоящая трясовица была… Я тебя только купальскими травами и отпоила…
Княгиня Ольга засмеялась:
— Какими купальскими! Ты меня горькой полынью поила… Я даже в жару чувствовала эту горечь!
— Так без полыни и выздороветь нельзя, — вздохнула нянька, — ты уж меня прости…
— А взвар твой вкусный. — Ольга вытерла капли пота, проступившие на лбу. Она наконец-то вспомнила, что ускользало все время: Порсенна говорил ей о воеводе Святослава — Свенельде.
— Нянька, где Свенельд? — спросила княгиня.
Старуха, как всегда, поняла то, о чем княгиня не спросила, но что волновало ее глубже всего.
— Святослав очень тревожился о твоей болезни, ругал Валега — зачем все пропустил, и даже услал его куда-то… А Свенельду — где быть? Он с князем Святославом, ушли в короткий совсем поход, князь сказал мне, что вернется скоро/потому что боится за тебя…
Вот это княгиня Ольга и хотела больше всего услышать, это было самым сильным лекарством… Любовь сына… Какая полынь? Какие купальские травы? Опять ведь: любит — не любит, вечная женская — горче полыни — боль…
— Уж не в Чернигов ли они снарядились? — спросила княгиня няньку оттого, что ей захотелось, как девочке, утешения. Чтобы погладили по голове и успокоили: «Нет, нет, не бойся!»
Сердце-то дрожит…
Нянька ничего не ответила про Чернигов и Свенельда, будто княгиня его не упоминала. Она приняла пустую утицу из рук княгини Ольги:
— Силенок нет больше похлебать?
— Погоди,
Нянька отошла от постели и села на дальнюю лавку.
— Нужно велеть, чтобы соболей тебе принесли, тебе без них не положено. Да и здравие от них пышет, как сороком-то укроешься… А еще привез Святослав царя болгарского брата, он-де хочет жить на Руси, вот они со Свенельдом и поехали вотчину ему показать, — сказала нянька, глядя в сторону.
— И какой же он — этот брат? — спросила спокойно княгиня Ольга, хотя внутри ее опять что-то оборвалось. — Знала я, видела болгарского царя Петра, когда в Царьграде гостевала. При дворе над ним подсмеивались, говорили, что он больше молиться годится, чем царством своим управлять, прост-де умом и доверчив душой, на внучке императора Марии женат, она все к родным в Царьград наведывалась, а царство-то свое не любила. А царь Петр доверчиво так византийцев роднею считал, по жене… А греки-то коварные, как Порсенна говорил… Греки или ромеи — еще он их называл…
«Значит, этот поп при царском брате, тогда понятно», — подумала про себя княгиня Ольга.
Ей припомнились живо олеандры в императорском саду Константинополя и озабоченный болгарский царь Петр: он все толковал о какой-то «ереси», поразившей его царство, и не слушал своих собеседников, которые не могли вникнуть в его опасения. Болгария была сильным славянским царством, Византия–империя платила ей дань, а язык Руси и болгар был один, и Петр и княгиня Ольга живо вели беседы.
Все это вспомнилось сейчас: да, да, у царя Петра были братья… Говорили тогда, что его отец — великий Симеон, добившийся для Болгарии государственного могущества, победив Византию, во многих войнах, имел несколько сыновей, и Петра поставил править, минуя старших. Но когда княгиня Ольга встретилась с ним в Константинополе, царь Петр уже справился с мятежными братьями, которые устраивали против него заговоры… Княгиня Ольга с вниманием слушала тогда, что относилось к этой славянской державе, сумевшей одолеть Византию. Ее занимало также все, что она могла узнать о том, как Болгария приняла христианство сто лет назад. «Силой приняла, силой!» — сказала она себе. При отце великого Симеона — князе Борисе–Михаиле. Болгарский князь Борис [234] крестился в столице Плиске, и император Михаил Ш был его крестным отцом, потому что не хотел, чтобы болгарские земли ушли под власть Рима, куда уже стал обращаться Борис. Крестился тайно, потому что боялся возмущения подданных. И не зря боялся. Вельможи — в Болгарии они назывались боляре — устроили мятеж. Князь Борис бесстрашно вышел к ним, сумел их обуздать. А потом… Потом он казнил 52 знатных рода — от стариков до младенцев, 52 рода, участвовавших в заговоре против князя…
234
Борис I(? — 907) — болгарский князь (852–889), в 864 г. (865) ввел христианство (по православному образцу).
Именно князь Борис покрестил потом и весь болгарский народ. И теперь это была христианская держава, сильная и могучая.
«Нет, не буду крестить силой!» — сказала себе тогда княгиня Ольга.
Князь Борис принял учеников великих славянских просветителей Константина–Кирилла и Мефодия, изгнанных из Великой Моравии, когда ее захватили немцы. Кирилл уже давно скончался в Риме и там был похоронен, говорили, что ему поднесли яду. На Мефодия были гонения, держали его в цепях, в тюрьме. Так в Болгарии занялся расцвет славянской письменной культуры.