Князь Александр Невский и его эпоха
Шрифт:
Между тем и Пусторжевская, и расположенная к югу от нее Великолукская земля по крайней мере со второй половины XII в., безусловно, входят в состав новгородских владений, что можно наглядно продемонстрировать на примере более отдаленной Великолукской земли. В 1167 г., когда князь Святослав Ростиславич оставил новгородский стол и удалился в Луки, новгородцы «идоша прогнат его с Лук» [319] . В рассказе 1191 г. Луки прямо названы рубежом между Новгородской и Полоцкой землями: «ходи князь Ярослав на Лукы, позван полотьскою князьею и полоцяны, и поя с собою новъгородьць передьнюю дружину, и съняшася на рубежи и положиша межи собою любъвь» [320] . В 1198 г умер сын новгородского князя Ярослава Владимировича Изяслав, «бяше посажен на Луках княжити и от Литвы оплечье Новугороду»; «на ту же осень придоша полочане с Литвою на Лукы и пожьгоша хоромы, а лучяне устерегошася и избыша в городе» [321] . В 1200 г. «иде Нездила Пьхциниць на Лукы воеводою; иде с Лук с маломь дружины в Лотыголу на тороне» [322] . В 1211 г. «посла князь Мьстислав Дмитра Якуниця на Лукы с новгородьци города ставит…, а лучяном да князя Володимера Пльскосвкаго» [323] .
319
НПЛ. С. 32, 219.
320
Там же. С. 40, 230.
321
Там же. С. 44, 237–238.
322
Там же. С. 45, 239.
323
Там
Казалось бы, в такой ситуации цепочки пограничных фортификаций должны были возникнуть и укрепляться на пограничье Великолукской и Полоцкой земель, т. е. в верховьях Ловати и Куньи, однако, кроме Лук, здесь нет иных крепостей. Напротив, описанная выше линия псковских и новгородских городков на Пусторжевской пограничье поддерживается и усиливается и в XIV, и в XV в. На мой взгляд, возможно предложить этому удовлетворительное объяснение.
Докончания Новгорода с литовскими великими князьями Свидригайлом 1431 г. и Казимиром 1441–1442 и 1471 гг., [324] а также Запись о Пусторжевской дани 1479 г., [325] свидетельствуют о том, что Великолукская и Пусторжевская земли находились в совместном владении Новгорода и Литвы. Существование такого порядка прослеживается формально до 1393 г., когда указанный порядок уже был «стариной»: «Седе на князеньи в Литве князь Витовт Кестутьевич, и новгородци взяша с ним мир по старине» [326] . Размышляя об истоках системы совладения Луками и Пустой Ржевой и имея в виду упорное поддержание фортификаций на западной и северной границах Пусторжевской земли, мы можем предположить, что Литва унаследовала эту систему от перешедшего в ее руки Полоцка, т. е. сам порядок совладения существовал уже в XII–XIII вв., а система обороны от Полоцка рубежей Новгорода и Пскова исходила из того, что в Луках и Пустой Ржеве новгородская администрация не была полной хозяйкой.
324
ГВНП. С. 105–106. № 63; С. 115–116. № 70; С. 129–132. № 77.
325
Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1846. Т. 1. № 71.
326
НПЛ. С. 386.
Т.Я. Джаксон
Александр Невский и Хакон Старый: обмен посольствами
Уникальные сведения о переговорах русского князя Александра Невского и норвежского конунга Хакона Старого в середине XIII в. сохранились в исландской саге. Как ни парадоксальна такая ситуация, она легко объяснима. Одним из традиционных видов исландских саг были так называемые «королевские саги», или «саги о норвежских конунгах», посвященные истории Норвегии, прародины исландцев, с древнейших времен по 1280 г. [327] В одних сагах говорилось о правителях легендарных, мифологических, в других — о героях «века саг», в третьих повествование велось о событиях, весьма близких ко времени записи саг. Эти последние («саги о современности», по терминологии С. Нурдаля [328] ), хотя и созданные по законам жанра саги, все же строились на совсем иной источниковой базе. Интересующая нас в данной связи «Сага о Хаконе, сыне Хакона», охватывающая события 1204–1263 гг., была написана по приказу сына Хакона, конунга Магнуса, в 1264–1265 гг. Ее автор — Стурла Тордарсон — имел в своем распоряжении богатые и хорошо организованные архивные материалы норвежской королевской канцелярии, а также использовал воспоминания очевидцев событий. Исследователями отмечается «вполне документальный характер» этой саги, «преобладающий в ней над литературно-повествовательным элементом» [329] (впрочем, последний тоже не следует оставлять без внимания). Сага сохранилась в нескольких рукописях XIII–XVI вв. Ниже приводится фрагмент текста по «Книге с Плоского острова»: [330]
327
См.: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги как источник по истории Древней Руси и ее соседей: X–XIII вв. // Древнейшие государства на территории СССР: Материалы и исследования. 1988–1989 гг. М., 1990.
328
Nordal S. Sagalitteraturen // Nordisk kultur. Bd 8: Literaturhistorie. B. Norge og Island. Stockholm, 1953.
329
Рыдзевская Е.А. Сведения по истории Руси XIII в. в саге о короле Хаконе // Исторические связи Скандинавии и России: IX–XX вв. Сборник статей. Л., 1970. С. 324.
330
Рукопись 1380–1394 гг. GkS 1005 folio.
«Той зимой, когда конунг Хакон [331] сидел в Трондхейме, прибыли с востока из Гардарики [332] послы конунга Александра [333] из Хольмгарда [334] . Звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал ими. Жаловались они на то, что нападали друг на друга управляющие [335] конунга Хакона на севере в Марке [336] и восточные кирьялы, те, что были обязаны данью конунгу Хольмгардов, так как они постоянно вели войну с грабежами и убийствами. Были там назначенные встречи и было принято решение, как этому положить конец. Было им также поручено, чтобы они повидали госпожу Кристин, дочь конунга Хакона, так как конунг Хольмгарда так повелел им, чтобы они спросили конунга Александра. Конунг Хакон принял такое решение, что послал он весной людей из Трондхейма, и отправились (они) на восток в Хольмгард вместе с послами конунга Александра. Возглавлял ту поездку Виглейк, сын священника, и Боргар. Отправились они в Бьергюн и так еще восточнее [337] . Прибыли они летом в Хольмгард, и принял их конунг хорошо, и установили они тогда мир между собой и своими данническими землями [338] так, что никто не должен был нападать на другого, ни кирьялы, ни финны; но продержалось это соглашение недолго. В то время было большое немирье в Хольмгарде. Пришли татары на государство конунга Хольмгарда, и по этой причине больше не занимались тем сватовством, которое велел начать конунг Хольмгарда. И когда они выполнили свои поручения, отправились они с востока с достойными дарами, которые конунг Хольмгарда посылал конунгу Хакону. Прибыли они с востока зимой и встретились с конунгом в Вике» [339] .
331
Хакон, сын Хакона — норвежский конунг с 1218 по 1263 г.
332
Гардарики (Gar?ariki) — древнескандинавское название Древней Руси.
333
Конунг Александр — князь Александр Ярославич Невский (1220–1263), князы Новгородский с 1236 г., великий князь Владимирский с 1252 г.
334
Хольмгард (Holmgar?r) — древнескандинавское название Новгорода.
335
В переводе Е.А. Рыдзевской, несколько отличном от данного перевода, syslumenn передается как «чиновники». Е.А. Рыдзевская поясняет, что sysluma?r — «королевский чиновник, ведавший прежде всего сбором дани и всяких поборов»; (Рыдзевская Е.А. Сведения… С. 326, примеч. 11).
336
Т. е. в Финнмарке. Финнмарк — область на севере Скандинавского полуострова.
337
Путь из Трондхейма, описанный сагой, — путь вдоль побережья Норвегии и далее по Балтийскому морю.
338
«Трудно предположить, — пишет И.П. Шаскольский, — чтобы соглашение между двумя государствами, явившееся результатом длительных переговоров и разрешавшее целый ряд спорных вопросов, могло быть устным. Оно, скорее всего, должно было быть зафиксировано в определенном документе — мирном договоре» (Шаскольский И.П. Договоры Новгорода с Норвегией // ИЗ. 1945. Т. 14. С. 57). И.П. Шаскольский полагает, что договором, заключенным в начале 1250-х годов между Новгородом и Норвегией, могла быть так называемая «Разграничительная грамота» (Там же. С. 41–44, 57–61). Впрочем, это мнение разделяется далеко не всеми исследователями (см.: Lind J. Sammenfattende diskussion af skandinavistik forskning efter 1968 // Gallen J., Lind J. Noteborgsfreden och Finlands medeltida ostgrans. K?benhavn, 1990. Bd 2).
339
Flateyjarb?k / Ed. S. Nordal. Akranes, 1945. Bd 3. Bl. 537.
Обстоятельный
1. Новгородские послы, как следует из «Саги о Хаконе», жаловались на нападения должностных лиц норвежского конунга на кирьялов (карел), что перекликается с сообщением «Саги об Эгиле» о грабительских нападениях Торольва, сборщика дани в Финнмарке, на располагавшиеся южнее карельские поселения [341] . Сопоставление известий двух саг позволяет заключить, что грабительские набеги норвежцев на кирьялов, проникших в северные районы Фенноскандии, подобные зафиксированным «Сагой о Хаконе» для середины XIII в., происходили уже по крайней мере на полстолетия раньше, т. е. до времени записи (между 1200 и 1230 гг.) «Саги об Эгиле», а вероятно, и еще ранее — в XI в. [342]
340
Шаскольский И.П. 1) Посольство Александра Невского в Норвегию // ВИ. 1945. № 1. С. 112–116; 2) Договоры… С. 38–61. Текст «Саги о Хаконе, сыне Хакона» в переводе Е.А. Рыдзевской использован, помимо этих статей, также в ряде работ В.Т. Пашуто.
341
Сага об Эгиле // Исландские саги / Ред. М.И. Стеблин-Каменский. М., 1956. С. 84–85, 89–90.
342
См.: Древнескандинавские письменные источники // Кочкуркина С.И., Спиридонов А.М., Джаксон Т.Н. Письменные известия о карелах. Петрозаводск, 1990. С. 113–114.
Обращает на себя внимание используемый «Сагой о Хаконе» и не встречающийся нигде более в источниках термин «восточные кирьялы», позволяющий думать, что норвежцы имели представление о каких-то подразделениях карельского племени. Вероятно, под «восточными кирьялами» следует понимать приладожскую корелу, представители которой совершали торговые, военные и промысловые экспедиции на север и северо-запад со своей коренной территории. Подразумеваемые «западные кирьялы» в таком случае — это древнекарельское население, осевшее в районах современной Северной Финляндии. Выделение этих последних в качестве особой ветви корел подтверждает новгородская летопись, упоминающая под 1375 г. «корелу семидесятскую», [343] проживавшую, по всей видимости, в районе Оулуйоки в Приботнии [344] .
343
НIVЛ // ПСРЛ. Л., 1925. Т. 4. Вып. 2. С. 205.
344
Наблюдение А.М. Спиридонова. См.: Древнескандинавские письменные источники. С. 114.
2. О предводителе русского посольства «Сага о Хаконе» говорит так: «звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал» послами конунга Александра из Хольмгарда. И.П. Шаскольский полагает, что Микьяла, возглавлявшего русское посольство, можно отождествить с Михаилом Федоровичем из Ладоги, ставшим позднее (в 1257–1268 гг.) новгородским посадником. При этом исследователь исходит из того, что «Ладога являлась уже в XI веке исходным пунктом для экспедиции на Север…; эту роль она, вероятно, сохранила и позднее. Поэтому, когда Александр стал подбирать состав посольства, он, очевидно, всем другим кандидатам из числа бояр предпочел Ладожанина, как человека, лучше других знакомого со сложными отношениями Крайнего Севера» [345] .
345
Шаскольский И.П. Посольство… С. 114, примеч. 1.
Сомневаясь, что проживание в Ладоге обеспечивало знакомство с отдаленным Финнмарком, позволю себе предложить иное прочтение зафиксированного сагой имени Микьял. Полагаю, что за этим именем скрывается боярин Миша, предок новгородских феодалов Мишиничей, бывший одной из самых заметных фигур в Новгороде в конце 20-х — середине 50-х годов XIII в. [346] Аргументов в поддержку этого мнения три. Во-первых, Мише и раньше приходилось исполнять посольские обязанности. Во всяком случае он появляется на страницах летописи под 1228 г., когда едет послом от князя Ярослава Всеволодовича к псковичам («Тъгда же князь посла Мишю въ Пльсковъ») [347] приглашать их в совместный поход на Ригу. Во-вторых, значительным эпизодом биографии Миши, несомненно, отличившим его в глазах князя Александра, было его участие в Невской битве 15 июля 1240 г., где возглавляемый Мишей отряд внес значительный вклад в победу русских. (В Житии Александра Невского «новгородецъ, именем Миша», назван среди шести «мужь храбрыхъ», отличившихся в бою: «сей пешь с дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли Римлянъ» [348] .) В-третьих, имя Миши столь характерно, что оно не нуждалось в уточнении отчеством (см., например, известие новгородской летописи под 1257 г.: «Той же зимы убиша Мишю» [349] ). Видимо, не только в летописи Миша — без отчества, но и в жизни: именно поэтому и сага не уточняет его происхождения и не говорит о нем ничего иного, кроме: «звался Микьял и был рыцарем» [350] .
346
Молчанов А.А. 1) Боярин Миша — предок новгородских феодалов Мишиничей // Археология и история Пскова и Псковской земли: Тезисы докладов. Псков, 1988. С. 103–105; 2) К вопросу о принадлежности усадеб Неревской) раскопа в Новгороде // СА. 1989. № 4. С. 71–76.
347
НПЛ. С. 66, 271.
348
Бегунов Ю.К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 167, 190.
349
НПЛ. С. 82.
350
В.Л. Янин не считает возможным отождествлять предка Мишиничей с Мишей, героем Невской битвы, однако А.А. Молчанов убедительно показывает, что все данные говорят о существовании в Новгороде в XIII в. только одного боярина Миши.
3. Сватовству сына Александра Василия к дочери Хакона Кристин, сопутствовавшему переговорам, И.П. Шаскольский отводит «второстепенную роль» и усматривает в нем лишь средство для решения стоявшей перед русским посольством задачи «установления мирных отношений между двумя государствами в пограничной области» [351] . Не отвергая этого мотива сватовства («желание русской дипломатии укрепить пограничные отношения»), В.Т. Пашуто, однако, приписывает Александру Невскому также «стремление установить русско-норвежский союз в противовес союзу шведско-норвежскому», [352] закрепленному подписанием в 1250 г. при Сульберге вечного мира между Швецией и Норвегией, а также бракосочетанием в 1251 г. дочери шведского правителя ярла Биргера Рикисы и сына Хакона Старого Хакона [353] .
351
Шаскольский И.П. Посольство… С. 114.
352
Об этом писал В.Т. Пашуто. См.: Очерки истории СССР: Период феодализма. IX–XV вв. М., 1953. Ч. 1. С. 889; Пашуто В.Т. Александр Невский. М., 1974.
353
Далин О. История Шведского государства. СПб., 1905. Ч. 2. Кн. 1. С. 275–277.
Если исходить из общей оценки активной внешней политики, проводимой князем Александром Ярославичем, то в описанном сагой сватовстве можно усмотреть один из шагов князя на пути к укреплению (среди прочего, и путем династических браков) русских границ с владениями Швеции, Дании и Норвегии, что обеспечивало бы безопасность Новгородской Руси на северо-западе [354] . Однако, отвлекаясь от этого, в сватовстве (особенно если учесть, что оно не состоялось) можно увидеть лишь «дипломатический прием, имевший целью расположить норвежского короля в пользу соглашения с Новгородом» [355] .
354
См.: Очерки истории СССР: Период феодализма IX–XV вв. Ч. 1. С. 889–890.
355
Шаскольский И.П. Посольство… С. 115, примеч. 1.