Князь грязи
Шрифт:
— Но никто не погибает в День Жертвоприношения, а ведь спускаются туда толпы народа. Урод все время ходит и Хряк тоже… ему нравится.
— Это особенный день, Мелкий. В этот день сам Великий Жрец впускает свой народ в святилище… Ты никогда еще не был на жертвоприношении?
— Не был. Меня еще не было здесь тогда…
На самом деле, я уже был здесь. Только Михалыч меня не пустил, сказал, что нечего мне там делать.
— Это и хорошо. Нечего тебе смотреть из толпы. Ты пойдешь туда вместе со мной. Как один из избранных…
— Хочу.
У меня вдруг сильнее забилось сердце и даже голова закружилась от внезапно пришедшей в голову мысли, что ведь это сам Баал-Зеббул прислал за мной Кривого!.. Прислал, чтобы наконец призвать меня к себе! Так чего же я боюсь? За свою свободу? Да что такое свобода по сравнению с возможностью служить ЕМУ… Лично! ОН зовет меня, ОН, который признал меня своим сыном в тот день, когда я заблудился. Разве я не говорил ему тогда, что сделаю для него все?!
Да, мне нравилось быть одиночкой, я не хотел даже пытаться стать одним из тех, кто служит нашему Богу по-настоящему… Но я должен, потому что я избран. Я предназначен. А предназначение свое не выбирают. Ему просто следуют.
— А кто ты там, Кривой? — спросил я осторожно.
Кривой только улыбнулся.
— Узнаешь. Здесь не произносится ни имен, ни званий. Я просто слуга Его. Это единственное, что ты должен знать… пока.
Хотя костер еще горел, и было жарко, у меня почему-то мороз пробежал по коже, и мне захотелось завернуться в телогрейку. Это от волнения.
— А сейчас иди спи, — Кривой столкнул меня со своего матраса, — У тебя есть еще несколько дней. Подумай обо всем хорошенько.
Я поплелся к своей лежанке. Спать уже совершенно не хотелось, но мне действительно просто необходимо было полежать в тишине и подумать. О многом.
— Да, Мелкий! — догнал меня голос Кривого, — И о нашем разговоре никому ни слова.
— Само собой.
Но ни о чем подумать в этот раз мне не удалось. Я уснул. Вырубился сразу же, как оказался в горизонтальном положении. Наверное, сказались усталость, сытный завтрак, ну и водка, конечно.
А когда я проснулся, уже день клонился к вечеру. Я был один. Те, кто работали, еще не возвращались, а Кривой уже сгинул , по своему обыкновению. Я, честно говоря, испытал по этому поводу большое облегчение.
Котел все еще висел над потухшими углями. Там еще было чего пожрать. Я могу поесть и холодного, я не привереда, но, согласитесь, горячая пища все-таки приятнее. К тому же я не тороплюсь никуда. Мои тоннели подождут меня еще пару часов.
Мне Михалыча надо дождаться, убедиться, что с ним все в порядке, а то всю ночь буду думать только о том, замерз он до смерти на этот раз или еще не замерз.
Михалыч пришел. Закостеневший от холода, но довольный.
Сегодня подфартило так, как очень редко случается, поведал он мне, какой-то новый русский кинул купюру в пятьдесят баксов.
Михалыч вертел ее в руках и не знал, куда спрятать. Еще бы! Попадется
— Давай я спрячу, — предложил я ему.
— А где?
— У меня тайных мест до фига. Никто не найдет.
— А что за место-то?
— Я тебе покажу.
— Да нет, можешь не показывать. Тебе я верю.
— Я не к тому. Просто… ну, меня скоро здесь уже может не быть…
Михалыч встрепенулся.
— Да ну? никак домой возвращаешься?!
Михалыч постоянно уговаривал меня вернуться домой. С первого дня нашего с ним знакомства. Как только узнал, что я из благополучной семьи, то обругал меня по страшному.
И всякий раз ругался, пока не понял наконец, что я не просто глупый подросток, сбежавший из дома в поисках приключений, что я навсегда здесь останусь.
Мне, наверное, следовало бы сказать, что да, мол, я возвращаюсь к родителям. И Михалыч был бы доволен и вопросов не последовало бы. Но не мог я так сказать, просто потому, что столько раз твердил старику, что мой дом — здесь! Что я сделал свой выбор, и он окончателен! Что он подумает, что я сломался? Что мне слишком трудно самому заботиться о себе и жить так, как мне в кайф? Нет, я не могу допустить, чтобы он так подумал обо мне!
— Я не домой, Михалыч.
Я принес ему в миске горячего супа и сел рядом.
Михалыч жадно набросился на еду, и я уже начал думать, что он не спросит… Но он спросил.
— А куда же?
— Я не могу тебе сказать.
— Что значит — не можешь?
Михалыч поставил тарелку на пол и посмотрел на меня подозрительно.
И мне пришлось рассказать. Взяв, конечно, с Михалыча предварительно слово, что наш разговор останется между нами.
Старик выслушал все, что я сказал ему, и я заметил, как он поник.
— Вот до чего дело дошло, — сказал он после того, как я давно уже сидел молча и ждал его слов, — Я знал, что так все и будет, я знал, что этим кончится.
Внезапно Михалыч съездил мне ладонью по лбу. Довольно сильно.
— Ты понимаешь, идиотина, что подписал себе смертный приговор?! — закричал он шепотом, — Довыступался со своей избранностью! Сколько раз я тебе говорил!.. Эти жертвоприношения… Ты знаешь, кого они в жертву приносят?.. Людей!!!
Честно говоря, я об этом догадывался. Жертвовать Баал-Зеббулу что-то меньшее, было бы святотатством.
— Но ведь это люди сверху, — брякнул я, — Не наши…
Забыл я что ли с кем говорю? Это Уроду можно сказать не наши и Кривому, но не Михалычу же!..
У Михалыча еще сильнее руки затряслись от моих слов, он смотрел на меня так, что мне казалось — сейчас задушит.
— Не наши?! — проговорил он, наконец, — Да речь идет о твоих родителях, о твоей сестренке ! Ты и их готов в жертву принести?! Что с тобой?! Ты что, убийца?! Как Хряк?! Что значит, наши, не наши?! Все мы люди — одинаковые! Всех нас матери рожали… Глупый мальчишка.