Князь грязи
Шрифт:
И я не пойду, разумеется. И не только потому, что Хряка мы все боимся хуже черта, а потому еще, что существует в нашем братстве неписаный закон — настучишь ментам хоть на кого, плыть тебе по коллектору на следующий же день. Сбросят свои же друзья. И правы будут. Все здесь люди с прошлым, и с правосудием встречаться никто не хочет, даже тот, кто чист на данный момент. А ты, если одного сдал, так можешь и остальных сдать. Логично. Рисковать никому не хочется.
Так вот, от голоса Хряка меня едва не парализовало, но тут Кривой за меня вступился.
— Оставь
Он кивнул Хряку на кабанью ногу.
Хряк аж присвистнул.
Конечно — называть копытом такую ножищу, большое преуменьшение ее достоинств, кроме копыта, там еще и бедро почти целиком.
— Да… — прохрипел Хряк, — Здесь дня на три хватит.
Где достал?
— Там больше нет.
Хряк на другой ответ и не рассчитывал. Еще бы! Какой дурак свои места раскрывать станет, да еще и прибыльные такие. Да Хряку и по фигу, если честно, он сам наверх не поднимается никогда — боится, жратву ему Лариска таскает. И попробуй она только прийти с пустыми руками!.. Нечего и говорить, что несладко ей придется.
Для меня большая загадка, почему она, я Лариску имею ввиду, возвращается всегда к этому подонку? Ведь лупит он ее нещадно и издевается, как может… Да, странный народ эти бабы.
Хряк напоминает мне чем-то Горбатого из «Место встречи изменить нельзя». Не рожей, конечно. Джигарханяна как не загримируй, такой рожи ему не соорудить, а телосложением и походкой. Хряк не горбатый, но спинища у него — как три моих, а шеи нет, кажется, вовсе.
Повернувшись к нам спиной, Хряк вернулся в свой угол и пнул в бок Лариску.
— Ты… вставай давай!
Лариска пробормотала что-то невнятно. Хряк пнул ее посильнее.
— Мне повторять тебе что ли, сука?!
— Чего тебе?.. Рано ж еще, — пробормотала Лариска сонным голосом.
— Сходи… выпить принеси.
— И правда! — воскликнул вдруг Кривой, — Сходи, Лариска, купи водки!
Лариска выползла из-под груды тряпья с таким же ошизевшим лицом, какое и у меня было, когда Кривой ко мне обратился.
— На что я ее куплю? Откуда у меня деньги с утра пораньше?
— Ты, Кривой, бабой моей не командуй, — мрачно встрял Хряк, — Свою заведи, пусть она на тебя и пашет.
— Я бы свою бабу пахать не заставлял. Да и твою не буду.
Кривой залез в карман и выгреб целую кучу мятых денежных бумажек. Мелочи, конечно, самые крупные у него тысячерублевые были, и протянул их Лариске.
— Давай, беги в ларек, и, на сколько хватит, столько и купишь.
Лариска сразу оживилась, схватила деньги и пересчитала дрожащими пальцами.
— Бутылки на три хватит! — сказала она Хряку возбужденно.
— Ну и че стоишь?! — рявкнул Хряк, — Давай, дуй!
И Лариска дунула, со всей возможной прытью дунула. Еще бы! — три бутылки водки, это не то, чтобы ужраться, конечно, но на похмелку вполне достаточно.
Плюс ко всему, еще и на халяву. Если честно, мне Лариску совсем не жалко. Она просто набитая дура, а раз так, то заслуживает всего, что с
Так вот, Лариска спилась. Причем быстро. Года за два, наверное. Конечно, если сутками не просыхать, так много времени не надо. Сыночек ее маленький, подбирал ее на тротуарах, где она валялась в растительном состоянии, и со слезами домой волок. Безобразную, грязную, пьяно стонущую тушу мамочку свою.
Лариска сама все это рассказала, и именно такими словами, уж больно ей нравится поныть и пострадать. Особенно, когда напьется. И вот по вечерам, когда я собираюсь в очередное путешествие, а Хряк уходит к мужикам играть в карты, она сидит на своем тряпье, икает, льет слезы и бормочет что-то о своей несчастной жизни. О сыночке, которого отдали в детский дом, о муженьке, который вытурил ее из дома и водит теперь баб в квартиру. о том, какая она была красивая в молодости, как за ней один профессорский сыночек ухаживал.
Лупит кулачками в стенку и вопит дурным голосом проклятия всем, кто ее жизнь загубил.
Не знаю, была ли Лариска когда-то красивой, об этом сейчас очень сложно судить. Я, например, слегка обалдел, когда узнал, что ей всего-то тридцать пять… Я бы Лариске меньше сорока пяти никогда не дал — она, тощая как скелет, и без одежды выглядит, как смерть на двух ногах. Видел я ее пару раз, когда она от разъяренного Хряка носилась по заброшенному коллектору, куда выходит наше скромное жилище, в чем мать родила. Мужики со всей округи собрались понаблюдать.
Какой же ржач стоял!
— Чей-то ты добрый сегодня такой? — угрюмо спросил Хряк у Кривого, когда Лариска скрылась из виду, — То не смотришь ни на кого, то вдруг выпивку на всех покупаешь?
Хряк подозрительный до паранойи, и его, собственно, можно понять — есть ему, чего бояться.
— Ну… скажем так, у меня сегодня день рождения.
Хряк недоверчиво усмехнулся. Я тоже не поверил.
— А мне и по хрену, — заметил Хряк.
Тем временем я варил мясо, я смотрел, как варится кабанья нога и глотал слюнки. Конечно, со вчерашнего вечера не жрамши!
— Надо бы туда картошки, лука — суп получился бы, — сказал я Кривому.
— А у тебя есть?
— Нету, но можно достать. С черного хода в магазин зайдешь и картошки выпросить можно. Не самой лучшей, конечно, но дадут. Мне всегда дают, я умею делать жалобное лицо и задохликом притворяться.
— Магазины закрыты еще, — сказал Хряк, — А ты мог бы милостыню просить или ходить по вагонам, раз жалость вызываешь… Дохляком он притворяется — ты и есть дохляк, чего тебе притворяться.
— А зачем?