Князь Кий
Шрифт:
– Оно-то так, - замялся Борислав, только теперь почувствовавший, что князь, которого он привык считать прежде всего лихим витязем, воином, далеко не так прост.
– Вот только зачем в Итиле ставить хазарского воеводу? Неужто нашего - получше - не найдётся?
Святослав неожиданно рассмеялся.
– Эх, Борислав!
– Он положил на плечо воеводы тяжёлую руку.
– Люб ты мне в сече, когда рядом со мною недругов рубишь. И знаю, что от меня в любой беде не отступишься, всегда будешь служить мне верой и правдой. За то и хотел оставить тебя посадником в Тмутаракани, как самого верного моего воя. А вот теперь думаю: справишься ли? Больно уж ты прост,
Борислав потупился:
– Выходит, так…
– Вот то-то и оно! Учись… посадник тмутараканский!
Занятый делами, Святослав даже не поинтересовался, где схоронился полумифический властелин Хазарии - каган, от чьего имени правил страною её настоящий хозяин, каган-бек Иосиф. Тот самый Иосиф, что всего сутки назад, покинув своё войско на произвол судьбы, в этих же дворцовых покоях с лихорадочной поспешностью отдавал приказы многочисленной челяди, торопясь спасти хоть часть накопленных сокровищ. Вокруг метались слуги и рабы, таскали сундуки и мешки с драгоценностями, а худой, костлявый каган-бек в чёрном одеянии, придававшем ему сходство с раввином, жадными глазами следил: не забыли ли чего?
Чёрной тенью следовал за правителем кряжистый косолапый темник Надир, последний из приближенных, сохранивших верность теряющему трон владыке.
– Стражу во дворе я заменил, - мимоходом докладывал Иосифу Надир.
– Своих людей поставил. Не доверяю ни арсиям, ни византийцам: они хитры, как лисы, и жадны, как стервятники… - И тут же выложил другую новость:- Таксиарх Диомид вернулся в Итиль, сумел выбраться из Саркела… Я приказал не пропускать его во дворец.
Иосиф резко повернулся к Надиру:
– Стражу сменил - правильно. А Диомида зря не пустил, он мне нужен. Вели позвать его. Немедленно!
С замирающим сердцем, опасаясь самого худшего, направился Диомид во дворец. У покоев Иосифа, где обычно несли охрану наёмники арсии, теперь стояли незнакомые лучники. Они расступились, перед дверью появился Надир. Он поманил грека.
Правитель Хазарии был в своих покоях. Диомид склонился перед ним в раболепном поклоне. Сердце грека отчаянно колотилось.
– Я пришёл по твоему приказу, повелитель…
Иосиф смерил наёмника презрительным взглядом:
– Вижу, как тебе не терпелось поскорее меня увидеть. От самого Саркела бежал без оглядки…
Диомид упал на колени:
– Помилуй, не вели казнить! Дай мне возможность искупить свою вину!
– Встань. Мой гнев уже остыл. Я оставлю тебе жизнь, хотя она стоит недорого в наше смутное время. Сегодня же ночью ты отправишься к ясам и касогам. Убеди их поднять все племена на войну против русов. Обещай им золото, рабов, что угодно. Доберись до Таматархи, передай беку Сурхану: пусть соберёт всех хазар, способных держать оружие, и ударит по русам. Войско кагана Святослава затеряется на просторах подвластных Хазарии земель, истечёт кровью в мелких стычках с нашими данниками. И тогда… Ты всё понял? Золото тебе вручит Надир. Ступай!
Не случайно много лет назад дальновидный Аарон, отец нынешнего каган-бека Иосифа, разгромив ясов, женил своего сына на дочери побеждённого правителя. Этим браком он хотел укрепить связь между двумя соседними народами, вернее - надёжнее подчинить себе Аланию, страну ясов.
Иосиф знал: Диомид приложит все старания, применит всю свою хитрость, чтобы выполнить поручение. Наёмник не упустит такой удобный случай заслужить милость каган-бека и разбогатеть.
Через час таксиарх Диомид тайно покинул Итиль…
Богдан попал в столицу Хазарии ночью. Старший из греков отдал какое-То приказание своим подчинённым и торопливо покинул их. Оставшиеся двое воинов вытащили пленника из лодки и повели по тёмным запутанным улицам, где за высоким - в рост человека - глиняным забором, напоминавшим крепостную стену, виднелись плоские крыши невзрачных мазанок. Порой улица вдруг исчезала, превращаясь в выгон или майдан, заставленный широкими, будто приплюснутыми книзу, стогами сена. Вокруг них суетились люди, внутри одного стога блеснул огонь, и Богдан догадался, что это жилища полукочевых итильских хазар.
Когда проходили через один такой майдан, из-за туч выглянула луна, залила землю мертвенным, тревожным светом. Богдан, падавший от усталости, едва волочил ноги, но всё-таки старался запомнить дорогу, по которой его вели.
Несмотря на позднее время, город не спал. Бесшумно скользили между юртами какие-то люди, прошёл караван тяжело нагруженных верблюдов, иногда, нарушая ночную тишину конским топотом, проносились всадники.
Прошёл ночной дозор.
Несмотря на то, что не было слышно ни криков, ни особого шума, чувствовалось, что город охвачен тревогой. И в сердце Богдана затеплилась надежда. Он подумал, что хазарам, ожидающим приближения русского войска, сейчас не до рабов, не до пленников. Да и грекам, кажется, не по себе - если князь Святослав уже взял Саркел, то скоро он будет и здесь. Бежать! При первой же возможности надо бежать!
Между тем они прошли уже порядочное расстояние. Наконец один из греков остановился перед высокой глухой стеной. За нею послышался собачий лай. Открылась едва заметная дверца. Заслонившая на мгновение проем тёмная фигура безмолвно подалась назад, негромко окликнула псов, и лай оборвался.
– Иди!
– подтолкнул пленника один из его стражей. Они быстро пересекли большой пустынный двор, прошли мимо молчаливого слуги и окружавших его рослых, глухо порыкивавших псов. Богдана втолкнули в какую-то каморку. Он упал на твёрдый земляной пол и, несмотря на то, что попал в тюрьму, вздохнул с облегчением: что будет дальше, неизвестно, а сейчас он, во всяком случае, получил передышку. У него не хватило сил даже на то, чтобы обследовать свою темницу. Он устало растянулся на полу и тотчас забылся глубоким сном.
Разбудил его яркий свет, ударивший в глаза. Солнечные лучи врывались в настежь распахнутую дверь.
– Эй, рус! Живой?
На пороге стоял смуглый раб в полуистлевших лохмотьях, едва прикрывавших его тощее тело. Солнце отражалось от его лысого черепа, высвечивало редкую щетину на впалых скуластых щеках.
Богдан приподнялся на локтях, стараясь сообразить, где он. Вспомнил - горестно застонал.
– Ай-ай! Плохо тебе? А кушать хотел?
– А ты откуда по-нашему разумеешь?
– вопросом на вопрос ответил Богдан.