Князь Лавин
Шрифт:
В следующее мгновение гхи с нечеловеческой быстротой взмахнул своей когтистой рукой-лапой, и жрец упал наземь с разорванной глоткой.
Гхи прыгнул к Илуге. Дохнуло острым запахом падали и хищного зверя, огромная когтистая лапа полоснула воздух там, где только что находилась его голова. Но Илуге скорее инстинктивно, чем осознанно, ушел в сторону, и меч в его руке по короткой дуге взрезал покрытую шерстью грудь чудовища.
Оно засмеялось, если можно назвать смехом это захлебывающееся рычание. Меч не причинил ему никакого вреда.
Люди вокруг завопили и заметались. Гхи прыгнул на Илуге,
Медленно, наслаждаясь промелькнувшим в его глазах ужасом, чудовище сломало ему правую руку, заставив уронить меч с бессильным звоном. Боль растеклась по телу алой волной, грозя смести его, погрести под собой, превратив в скулящее, ничего не соображающее существо.
Илуге ударил левой рукой, – наобум, слепо, как бьется на берегу пробитая острогой рыбина. Гхи зарычал, ощутив это прикосновение. Но не замер. Красный огонь во впадинах глазниц не погас, и хватка не ослабла.
Илуге почувствовал, что теряет сознание, что соскальзывает в кружащуюся багровую темноту.
" Только не так!" – успело промелькнуть в мозгу.
Где-то на краю сознания, совсем далеко, мелькнули в воздухе серые крылья…
Потом говорили, что все случилось в считанные мгновения. Ужасный взбесившийся гхи, убив Хух-Хото и тем потеряв всякое управление, прыгнул на белоголового варвара. Два удара тому удалось отбить, но потом они сразу сцепились в один клубок. И вдруг гхи зарычал, словно от боли, которую никак не могут испытывать эти оживленные магией мертвецы. Именно тогда в распахнутое окно влетела большая серая птица и опустилась гхи на плечи.
Оставив неподвижное, окровавленное тело с неестественно вывернутой правой рукой, из которой отвратительно белела сломанная кость, и натекала темная лужа крови, гхи бросился на нового противника.
От отметин, оставленных когтями и клювом птицы, в теле гхи начали открываться раны, из которых потекла вязкая, маслянистая, отвратительно пахнувшая черная кровь. Они метались по залу с нечеловеческой скоростью. Нанеся удар, огромная сова взмывала в воздух и снова и снова камнем падала, метя в страшные светящиеся глаза. И вот гхи пронзительно завизжал: острый клюв птицы достал один глаз и тот вытек, заливая морду гхи липкой черной жидкостью.
… Уже бежали наружу перепуганные люди, громко и бессвязно крича. Уже дрогнули руки Дордже Ранга над окровавленным телом умирающего монаха. Уже Ицхаль, почувствовав наконец неладное, оборвав разговор со своими жрицами, исчезла, чтобы появиться в тронном зале в вихре белых одежд. Все случилось так быстро…
Гхи, рыча, оторвал птицу от своего изувеченного лица, схватив ее за крыло. Одним движением бросив ее на землю, он перебил ей хребет и принялся топтать, словно боясь, что она оживет. Серые перья, тихо покачиваясь, медленно опускались на пол.
– Ринсэ-э-э!
Птица на полу превращалась в человека. На какое-то мгновение Ицхаль, упав на колени, не знала куда ей ползти – то ли к
Наконец, она подняла на гхи искаженное лицо:
– Умри!
Ее ярость была как пылающий шар, ударивший чудовищу в грудь. Оно упало.
Ицхаль медленно поднялась на ноги, дрожа так сильно, что это было видно даже на расстоянии. В залу вбежал Дордже Ранг, коротко и нелепо всплеснул руками. Одновременно с Ицхаль они опустились на колени: она у тела Илуге, он – у останков Ринсэ. В том, что Заарин Боо был мертв, сомневаться не приходилось.
– Я…мне…мне еще не удавалось видеть, чтобы смертный человек мог нанести рану гхи… – пробормотал Дордже Ранг, со вздохом закрывая смотрящие вверх глаза Заарин Боо, – Их…специально сотворили так, чтобы никакая магия не могла причинить им даже малейшего вреда, – только отпугнуть, ослабить… Но, Великий Падме, они же не имеют собственной воли! Почему? Как это возможно?!
– Илуге… – ее пальцы ощупывали тело сына. Когда она коснулась изувеченной руки, Илуге слабо застонал.
Тогда она оставила его, кивнув двум жрицам своей школы, вбежавшим в зал следом за Дордже Рангом, и они немедленно опустились рядом с ним на колени.
Теперь тронный зал был полон людьми, окружившими их плотным неподвижным кольцом. Казалось, будет слышно, если на пол упадет волос.
Ицхаль переползла по окровавленному полу к телу Заарин Боо. Нерешительно, будто слепая, коснулась тела, гладя знакомое лицо. Ее сотрясали страшные сухие рыдания, вырывающиеся наружу невнятным клекотом из пересохшего горла.
– Я…хочу…чтобы ты жил… – прошептала она.
Дордже Ранг посмотрел на нее внимательно и печально.
– Даже Ярлунга не может воскрешать мертвых. Он…уже слишком далеко, девочка.
– Я хочу…чтобы ты жил! – проговорила Ицхаль громче, с трудом выталкивая слова. Она прокусила губу и из уголка ее рта медленно стекала на подбородок узкая струйка крови.
Тело Заарин Боо оставалось неподвижным, неживым. И тогда, поняв наконец, Ицхаль закричала – низким звериным криком, от которого задрожали своды. Дордже Ранг, опасливо глянув вверх, зажал ей рот, прижав к себе бьющуюся женщину.
Сколько она пролежала так в цепких объятиях Дордже, трудно сказать. Наконец, сотрясающие ее рыдания утихли, и она поднялась,оттолкнув предложенную руку. Неверной, шатающейся походкой Ицхаль вернулась к сыну, еще раз ощупала его, потом медленно подошла к огромному телу гхи. Дордже Ранг дернулся было, чтобы предостеречь ее, но потом замолк,вглядываясь в оскаленную морду полузверя.
Ицхаль вдруг вскрикнула, сунув в рот побелевшие пальцы.
– Великий Падме, это же Горхон! – Дордже Ранг узнал бывшего жреца одновременно с ней, – Что они с ним сделали!
Ицхаль долго смотрела на тело расширенными от ужаса глазами. Потом быстро опустилась, дотронувшись до когтистой лапы и так же быстро поднялась. На ее лице сменяли друг друга ужас,гнев, отвращение…и жалость.
– Теперь я знаю, почему он пытался убить Илуге, – она закрыла лицо руками и принялась медленно раскачиваться, словно бы не могла стояь неподвижно под невыносимым грузом, – Теперь я знаю. О-о, я проклята, проклята!