Князь Олег
Шрифт:
Она, счастливо улыбаясь, ждала его и прошептала:
— У нас будет ребенок. Я благодарна тебе и небу, что все так случилось.
Олаф осторожно поднял ее на руки и, как ребенка, отнес на одр.
— Через месяц жрицы запретят мне заходить в эту клеть, — обреченно проговорила Рюриковна и потянулась к Олафу, чтобы поцеловать его. А он осторожно снял с нее рубаху и прижал прекрасное тело любимой к себе…
И только утром, когда Рюриковна собирала лепестки цветов вчерашнего венка любви, Олаф осмелился ей сказать о необходимости предстоящего похода на Плесков.
— Но ты успеешь вернуться до морозов? — испуганно
— Думаю, да, — улыбнулся Олаф и поинтересовался: — А разве ребенок родится к первым морозам?
Рюриковна в ответ засмеялась звонко и заразительно.
— Он родится в самом начале липеца [13] . А пока у меня забота только об одном дитя, Рюриковиче.
Олаф вздохнул. Поцеловал ее в лоб, а затем грустно спросил:
— Ну, как он? Помнит Рюрика?
— Да, — покачала головой Рюриковна и почти сурово заявила: — Я не позволю забыть!
13
Липец — июль; пора цветения лип.
Олаф сел. Глянул на жену долгим, проницательным взглядом, немного помолчал, затем задумчиво проговорил:
— Может быть, лучше не напоминать ему всякий раз о нем!
— Кто тебе сказал, что он не видит и не чувствует рядом с собой отца? — удивленно спросила Рюриковна и, посмотрев в пытливые глаза Олафа, тихо, но убежденно проговорила: — Ведь ты слышишь голос своего отца в особо опасные мгновения!
Олаф, не отводя взора, согласно кивнул ей.
— И я слышу голос своего отца, голос Рюрика. А если я, как дочь, слышу его голос, то почему Ингварь, как сын и наследник дел его, не может слышать и чувствовать зов отца? — немного отчужденно спросила Рюриковна. — Бедный Ингварь, у него нет ни отца, ни матери! Каким он вырастет? Он же тебе племянник! А ты так редко занимаешься с ним… — укоризненно проговорила Рюриковна, она была обижена за своего младшего брата.
— Ты же знаешь, опасность везде подстерегает таких малолеток, как Ингварь. Пусть пока побудет с няньками…
— Но ему нужна мужская опека, чтобы он чувствовал необходимость стать таким же сильным и умным, как ты! — возмутилась Рюриковна. — А ты чуждаешься его!
— Неправда! — как ужаленный, воскликнул Олаф и вскочил с постели. — Я просто боюсь покалечить его, он может упасть с коня или наткнуться на секиру. Тогда в чем ты будешь упрекать меня?
— Олаф! — со стоном проговорила Рюриковна. — У меня еще нет собственного сына, но я чувствую, что Ингварю нужен мужчина — друг рядом, а не няньки и сестры. Он не станет настоящим мужчиной, если будет сидеть на женской половине! Как ты этого не понимаешь? Он вберет в свою душу не тот дух! Вспомни свое детство! Твой отец, наш вождь Верцин, посадил тебя на коня трехлетним ребенком! В шестнадцать лет ты сам стал вождем!..
— Вождем племени, которое было вынуждено уйти с насиженных мест! — горько прервал ее речь, опаленную тяжелыми воспоминаниями, Олаф. — Твой отец согласился на уговоры этих коварных словен, и вот теперь я должен постоянно подтверждать наше право на жизнь в их земле! У меня столько забот, а ты печешься только о своем маленьком братце!
— Олаф! — снова горько воскликнула Рюриковна. — У него же, кроме нас с тобой, никого нет!
— И если
— Ни о чем я не забыла, — устало возразила Рюриковна. — Я была уверена, что воспитание Ингваря — одно из важнейших твоих дел.
Олаф долго молчал, потрясенный ее откровением, сейчас она очень глубоко задела его душу.
Олаф подошел к жене, ткнулся лбом в ее прекрасный чистый лоб и тихо проговорил:
— Прости, родная! Радогост свидетель: я так хочу взять тебя с собою, но боюсь повредить будущему наследнику дел своих!
Рюриковна обняла его и, ласково поцеловав в щеку, упрямо проговорила:
— Меня брать в сырой Плесков не надо, а вот Ингваря — возьми. Это ему не повредит.
Олаф поцеловал ее и вздохнул.
— Не вздыхай! Это требование моего отца. Неужели ты не ощущаешь его дух возле нас? — изумленно спросила Рюриковна.
— Пока нет, — рассеянно ответил Олаф и уныло покачал головой.
— Так вот знай, князь Рюрикова городища! Он защищает тебя везде и всюду, пока ты творишь справедливые дела!
— Дух Рюрика? — недоверчиво переспросил Олаф. — А разве не дух моего отца помогает мне? Я много раз слышал голос своего отца, Верцина!
— Дух твоего отца оберегает твою плоть, — пояснила Рюриковна. — А дух моего отца оберегает всю землю и всех поселенцев Рюрикова городища! — уверенно заявила она и ласково посмотрела Олафу в глаза.
— Возможно, ты и права.
— Так ты возьмешь Ингваря с собой? — настойчиво спросила Рюриковна.
Олаф задумчиво посмотрел в ее красивое лицо, так похожее на Рюрика, и тепло проговорил:
— Я подумаю… А ты — истинная дочь князя!
А через два дня, в погожее осеннее утро, треть дружины Олафа под его предводительством погрузилась на ладьи и готова уже была вот-вот отчалить от новой пристани, которую русичи построили исключительно для себя и тем самым снова напомнили поселенцам Гостомыслова городища, что они еще один корешок пустили в словенскую землю. Корешок этот уютно расположился прямо у подножия Людина мыса и разносил по бухточке Ильменя аромат свежесрезанного дерева.
Ладья Олафа, напоминающая простой струг, утиным носом упиралась в берег бухты, но заставляла любоваться собой, ибо только что, на счастье, была омыта ключевой водой собственными руками Рюриковны. В огромной деревянной бадье, что стояла на помосте возле причала ладьи князя, еще оставалось немного холодной воды, и Рюриковна большим ковшом зачерпнула ее.
— На, полей ладью своего дяди ключевой водичкой, чтобы ни одна стрела, ни одна секира и ни один клинок не вонзились в нее и не ранили твоего защитника, князя Северного объединения словен, Олафа! — ласково, но в то же время торжественно повелела она и подала ковш Ингварю.
Шестилетний мальчик, одетый в длиннополую шерстяную, красного цвета рубаху, отороченную собольим мехом по краям подола, рукавам и шее, в пышные шерстяные, коричневого цвета штаны и сафьяновые сапожки, одной рукой прикоснулся к тяжелой, висевшей на груди серебряной цепочке с овальной бляшкой в центре, изображающей сокола, как символ княжеской власти, а другой — осторожно взял ковш с ключевой водой. Размеренными, аккуратными шагами он подошел к ладье Олафа и неумело выплеснул воду на нее, замочив рукава рубахи.