Князь Олег
Шрифт:
— Уж не желторотые ли новгородцы пришли разить мою рать? — снова попробовал засмеяться Аскольд и браво заявил: — Вон, на торговой пристани стоят, согнув спинушку, ждут Аскольда, чтоб дорогую пошлину с них содрал за редкостный товар! Так, что ли, дозорный? Сколь ладей из Новгорода причалило к пристани-то? — весело допрашивал он прыткого парня, пытаясь своей веселостью сбить тревогу Бастарна.
— Четыре! — звонко ответил дозорный, но грянувший хохот дружинников не смутил жреца.
— И ты пойдешь смотреть их товар один? — негодующе спросил он.
— Почему один? Они еще Дира
— Где Экийя? — прервав князя, спросил жрец.
— Пошла в лес за орехами…
— Если пойдешь смотреть товар новгородцев, то не забудь взять с собой доспехи! — посоветовал жрец, чуя упрямство Аскольда.
— Бастарн, там всего четыре ладьи! Зря тревогу бьешь; у меня на пристани хорошая охрана! Да и смешно: четыре ладьи, набитые товаром!
— Кто возглавляет новгородский караван?! — гневно обратился Бастарн к Аскольду, не доверяя неопытному дозорному.
Аскольд пожал плечами и хмуро взглянул на дозорного.
— Якой-то Олаф, — певуче ответил дозорный, сморщив свой курносый, обгорелый на солнце нос.
— Ты его знаешь? — хмуро спросил Бастарн Аскольда.
— Да…
— А почему он не вышел на сушу сам? — продолжал допрашивать жрец.
— Что я должен сделать, по-твоему? — упрямо мотнув головой, спросил Аскольд, стараясь заглушить неясное предчувствие в душе и надеясь весь разговор со жрецом обратить в шутку и новым взрывом смеха дружинников снять остроту спора с Бастарном.
— Не глумись, князь! — с болью в сердце попросил Бастарн и резко повелел: — Не ходи на пристань!
— Ты хочешь, чтобы всю осень и зиму Новгород со смеху покатывался над рассказом о том, как киевский князь Аскольд побоялся самолично взять пошлину с купцов Рюрикова городища? Да?! — голос Аскольда звенел горечью, недоумением.
— Неужели ты не чуешь хитрости Олафа? — безнадежно спросил Бастарн.
— А ты думаешь, он научился хитрить? Ботя, чем Олаф хочет торговать в Царьграде? — улыбаясь, спросил Аскольд дозорного, и тот, сосредоточившись, вспомнил:
— Сказывал, что у него множество мехов, льна, воска, меда и бисера драгоценного, который на Востоке называют жемчугом, и что он имеет важный разговор к тебе и Диру…
— Но почему он сам не вышел на сушу и не поднялся в Аскольдово дворище?! — снова, кипя негодованием, спросил верховный жрец.
— Ботя, ответь Бастарну, почему купцы из Рюрикова городища не вышли из своих ладей, — хмуро потребовал Аскольд от дозорного.
Дозорный вытер вспотевший лоб и почти по складам произнес:
— Купец сказывал, что Олаф простыл, совершая волок под дождем, и очень просил на него обиду не таить, а пошлину взять прямо из его ладьи, дабы Аскольд сам смог увидеть весь товар и определить пошлину за него.
— И ты всему этому веришь? — устало разведя руки в стороны, спросил Бастарн.
— Но почему ты считаешь, что Олаф что-то замышляет! — вскричал в бешенстве Аскольд. — Уж кто и мог бы меня убить, так это Рюрик! Но его нет давным-давно, а Олафу я не навредил еще ничем! — прокричал Аскольд и почувствовал звон в голове от собственного отчаяния.
— А что, ежели Олаф решил не повторять ошибок Рюрика? — снова набравшись терпения, спокойно спросил Бастарн.
— Ты
— О том, как выросла твоя дружина, услышав о походе в Царьград! Откуда к тебе сбегались ратники? Забыл?
Аскольд улыбнулся.
— Но Рюриково городище еще не пропиталось вестью о моем успехе во втором походе на греков! Да и все знают, что я христианских проповедников привез, а не богатство. Успокойся, Бастарн! Я схожу на пристань, возьму пошлину с купцов Олафа, чтоб впредь он был умнее и не болтал много о своем богатстве. Затем я вернусь сюда, вот на эту поляну, чтоб сразиться в честном рукопашном бою вот с этим катафрактарием! — лихо заявил Аскольд, скрепил скромной фибулой верхние полы монашеского плаща на Айлане и, положив ему руки на плечи, почувствовал напряжение и силу его мышц.
— Позволь, князь, я пойду с тобой на пристань, — твердо и почти повелительно попросил Айлан, чем вызвал лихой смех у Аскольда.
— Не хватало только, чтоб меня монахи защищали от варязей-русичей! Да знаю я их, Бастарн! Они никогда не были способны на коварство! Только открытый бой — вот их девиз, и они подчиняются ему все, от вождя й жреца и до мамки-няньки! Это не словене! Те лукавые, бедовые, за любую хитрость хватаются, лишь бы проскользнуть и спастись! А русичи — младенцы в деле хитрости, уверяю тебя! — казалось, бодро говорил Аскольд, и вместе с тем чувствовалось, что он выверяет все «за» и «против» для своей встречи с Рюриковичами.
— Дир! Ну хоть ты помоги остановить Аскольда от его опрометчивой затеи! — взмолился Бастарн, метнувшись к рыжеволосому волоху, стоявшему поодаль и хмуро вслушивающемуся в их спор.
— Для нас, Бастарн, зов орлана всегда был самой сильной приманкой, — грустно проговорил Дир и сокрушенно покачал головой, уклоняясь от просящего взора жреца.
— Ты не слышишь ничего дурного в зове скопы [27] , Дир?
— Я слышу так же, как и ты, ее настойчивый зов, Аскольд!
27
Скопа — хищная перелетная птица из рода соколов типа орлана, размером чуть более сокола.
— «…Скопа с веточкой летела, гнездо вить уж собралась, на ветку дуба вдруг уселась, Днепра стремниной увлеклась…» — глядя в землю перед собой ничего не видящим взором, рассеянно и мрачно низким голосом пропел Аскольд. — Дир, ты готов? — тихо спросил он.
— Да! — отозвался тот.
— Бастарн, ты думаешь, род Соколов-сапсанов [28] начинает расправлять крылья? — не глядя на жреца, снова глухим голосом спросил Аскольд.
— Боги! Призываю вас в свидетели! Аскольд, опомнись! Неужели тебе не передаются скорбный стон моей души и терзающая боль сердца моего?!
28
Сокол-сапсан — красивейшая хищная птица, которая с древнейших времен гнездилась в центральных и южных районах России.